Рубикон. Триумф и трагедия Римской республики - [3]

Том Холланд — не только историк поистине энциклопедических знаний, глубоко исследующий пласты переломных событий, но и мастер психологического мотивационного портрета деятелей истории. Абсолютная подлинность и одновременная легкость изложения является отличительной чертой стиля автора. Этот стиль также присущ и его следующему исследованию о греко-персидских войнах — книге «Персидский огонь» («Persian Fire»), которая также скоро увидит своего русскоязычного читателя. Мне посчастливилось не только лично познакомиться и подружиться с автором, но и содействовать проекту по изданию его первой книги на русском языке. Это стало во многом возможным благодаря московскому издательству «Вече». Особые слова благодарности хочется высказать издателю Сергею Николаевичу Дмитриеву и переводчику Юрию Ростиславовичу Соколову, которые профессионально и в кратчайшие сроки воплотили данный проект в жизнь.[7]

Владимир Матиас.

Июль 2007 г. Москва — Лондон — Рим

Предисловие

Заканчивалось 10 января 705 года от основания Рима, сорок девять лет оставалось до рождения Иисуса Христа. Солнце давно закатилось за вершины Апеннин. В сумраке темнели плотные ряды выстроившегося в полном походном порядке 13-го легиона. Ночь вполне могла оказаться морозной, однако солдаты были приучены к невзгодам. Восемь лет они следовали за правителем Галлии из одного кровавого похода в другой — среди снега, в летний зной, к границам мира. Но теперь, возвратившись из населенной варварами северной глуши, они оказались перед границей совершенно иного рода. Перед ними протекал узкий ручеек. Легионеры находились на берегу провинции Галлия; на противоположном берегу начиналась Италия, и уходящая вдаль дорога вела к Риму. Однако, вступив на нее, воины 13-го легиона совершили бы страшное преступление, нарушая не только границу провинции, но и самые суровые законы римского народа. По сути дела, они объявили бы гражданскую войну. И все же легионеры уже готовы были совершить первый шаг к катастрофе — они вышли к границе. Притоптывая, чтобы не замерзнуть, они ожидали зова труб, чтобы продолжить путь; взять на плечо оружие, сделать первый шаг и пересечь Рубикон.

Но когда же прозвучит сигнал? В ночи бурлил вздутый горным снегом ручей… Трубы безмолвствовали. Легионеры напрягали слух. Они не привыкли ждать. Обыкновенно, во время сражений, они были в авангарде и разили неприятеля подобно молнии. Их полководец, правитель Галлии, был известен своей порывистостью, внезапностью и скоростью. Более того, он уже отдал им приказ к вечеру этого дня перейти Рубикон. Так почему же возникла эта внезапная остановка теперь, когда они оказались на самой границе? Мало кто мог бы различить полководца в полумраке, однако собравшиеся вокруг командира штабные офицеры видели его охваченным муками нерешительности. Вместо того чтобы жестом послать своих людей вперед, Гай Юлий Цезарь вглядывался в бурные воды Рубикона и не говорил ничего. К молчанию склонялся и ум его.

У римлян было особое слово для подобных мгновений — discrimen — мгновение опасного и мучительного напряжения, когда на кон могли быть поставлены все достижения целой жизни. Карьера Цезаря, как и любого стремившегося к величию римлянина, являла собой череду подобных критических моментов.

Снова и снова рисковал он собственным будущим — и всегда выходил победителем. С точки зрения римлян, это и было показателем человеческого достоинства. Однако задача, стоявшая перед Цезарем на берегах Рубикона, оказалась особенно тяжелой — тем более с учетом того, что была результатом его предыдущих успехов. Менее чем за десятилетие он заставил сдаться 800 городов, покорил 300 племен и всю Галлию. Столь внушительное достижение в глазах римлян могло служить причиной как для триумфа, так и для тревоги. Что ни говори, все они были гражданами Республики и потому не могли позволить, чтобы один человек своими успехами постоянно отодвигал в тень собственных сограждан. Враги Цезаря, люди боязливые и завистливые, давно плели интриги, чтобы сместить его. И вот наконец зимой 49 года до Р.Х. им удалось загнать его в угол. Для Цезаря наступил момент истины: или подчиниться закону, отказаться от власти и смириться с крушением всей карьеры, или перейти Рубикон.

«Жребий брошен».[8] Как игрок, охваченный порывом страстей, сумел, наконец, Цезарь заставить себя отдать своим легионерам приказ двинуться вперед. Для рационального расчета ставка была чересчур высокой и непосильной для разума. Вступая на землю Италии, Цезарь прекрасно знал, что рискует развязать мировую войну, он сам признавался в этом своим товарищам, и такая перспектива пугала его. Даже при всей своей прозорливости Цезарь не мог в полной мере осознать все последствия своего решения. Помимо кризисной точки слово discrimen означало: «линия раздела». Именно ею со всех точек зрения, и оказался Рубикон. Перейдя эту речку, Цезарь действительно вовлек в войну весь мир, а также помог разрушить древние свободы Рима и установить на их обломках монархию, тем самым совершив поступки, имевшие величайшее значение для всей истории Запада. И долгое время после падения уже Римской империи определенные Рубиконом противоположности — свобода и деспотизм, анархия и порядок, Республика и самовластие — продолжали терзать воображение наследников Рима. Название узкой и ничем не примечательной речки, настолько незаметной, что местоположение ее в итоге оказалось забытым, тем не менее было вписано в историю. И это не удивительно. Переход Цезаря через Рубикон оказался настолько значительным событием, что с тех пор он сделался обозначением всякого судьбоносного решения.