Рубикон - [159]

Озябнув, Октавиан уже не различал, текут ли по его лицу слезы или это крупные, холодные капли зимнего дождя.

Но однажды он нашел дом друга темным и безмолвным. У входа уже не стояли на страже легионеры. Октавиан в отчаянии схватил висевший на цепочке бронзовый молоток и стал изо всей силы колотить в дверь, но никто не открыл.

Вдруг чья-то рука легла ему на плечо. Октавиан испуганно оглянулся. Перед ним стоял Тит Статилий, закутанный в теплый иберийский плащ.

— Непобедимого нет в Риме!

— Где он? Что с ним?

— Ничего с ним! Уехал отдыхать в одно из своих имений...

— Куда? Разыщи! Любой ценой разыщи! — Октавиан умоляюще коснулся его руки.

— Перебесится, сам явится. — Статилий скинул плащ и укутал дрожащего на зимнем ветру Октавиана. — Придет время, я сам вас помирю, а сейчас его трогать нельзя.

VII

Был ясный зимний день, и подмерзшая земля весело звенела под копытами коней. В дубовой, еще обнаженной роще уже слышался птичий пересвист. Проснувшийся ежик торопливо пробежал через дорогу.

За узорной оградой уже виднелась усадьба Лелия Аттика. Агриппа спрыгнул с седла и бросил поводья одному из своих спутников. Отряд молчаливых горцев сопровождал своего знатного земляка от самого Рима до родных предгорий.

У калитки его ждала Лелия, но Агриппа не узнал ее сразу. Так расцвела и похорошела его покинутая Кая. Исчезли без следа и нездоровая худоба, и землистый цвет кожи. Все было хорошо в ней: и нежный, чуть смугловатый, как спелый персик, румянец, и плавные линии молодого здорового тела. Золотисто-шафранный пеплум еще больше оттенял ее свежую прелесть.

Агриппа прикинул в уме. Лелия и Октавиан — одногодки, значит, ей уже двадцать четыре года, но она кажется такой юной, такой прелестной! Как жаль, что он не любит ее!

— Войди с миром в свой дом, мой господин! — приветствовала Лелия своего Кая. — И пусть твои спутники вкусят хлеба и вина под твоим кровом!

— Я не твой господин, а твой Кай. — Он хотел обнять девушку, но Лелия мягко отстранилась.

— Брачный контракт сам по себе еще не делает юношу и девушку супругами!

— Ну, теперь за этим дело не станет. — Он снова притянул ее к себе, и снова Лелия выскользнула из его объятий.

— Молю, мой господин, дай мне время привыкнуть к тебе!

— Ладно! — Агриппа усмехнулся. — Я подожду, но ты видишь, Лелия, как только настал мир, я вернулся к тебе, чтобы ты подарила мне сына!

Лелия, потупившись, не отвечала, потом вскинула на него глаза:

— Я думаю, тебе надо обмыться с дороги и отдохнуть. К вечерней трапезе отец и я будем ждать тебя в триклиниуме.

Баня была небольшая, но с красивым, выложенным розовым мрамором бассейном, и горячей воды было вдоволь. Агриппа купался сам. Он выгнал присланного Лелией раба-массажиста и, растянувшись на горячей мраморной скамье, несколько мгновений наслаждался теплом и тишиной.

Ласковый шум воды навевал дрему, но засыпать тут нельзя. Заснувшие в бане не просыпаются. Агриппа вскочил и плюхнулся в бассейн. Вода в самый раз. Здесь он смоет и дорожную грязь, и все, что так гнетет его.

Чувство покоя и необыкновенной легкости охватило молодого полководца. Прав был старик Лепид! Пора взяться за ум и не быть больше тряпкой, брошенной под ноги неблагодарному созданию. Может быть, Октавиан и не был вовсе так уж неблагодарен, но все равно, отныне их будет связывать лишь долг перед Римом.

— Родит Лелия мне сына — полюблю всей душой! — Он и не заметил, как произнес вслух клятву верности своей Кае.

VIII

Стол в триклиниуме был накрыт домотканой скатертью и уставлен простой, но вкусной снедью. Лелия уже ждала, просила извинить ее, но в зимнее время так трудно украсить пир розами. Она позволила себе заменить их веточками вечнозеленого тамариска с алыми ягодами.

— Не правда ли, они оживят наш убогий ужин?

Агриппа кивнул, хотел сказать что-нибудь ласковое, но в эту минуту двое рабов внесли кресло-носилки. Жизнь в склепе сказалась, и Лелий Аттик не мог передвигаться сам. Он пристально взглянул на зятя и вместо приветствия только выдохнул:

— Наконец-то вспомнил!

За ужином все много ели и мало говорили. Агриппа ужаснулся аппетиту Аттика. Неподвижный старик пожирал столько мяса, бобов, плавающих в сливочном масле, лепешек, что и трем молодым легионерам не осилить бы.

Когда наконец насытившегося старца унесли и рабыни убрали со стола, Агриппа спросил свою Каю:

— Ты, наверное, очень скучала здесь?

— Нет, — Лелия с изумлением посмотрела на него, — я никогда не скучаю. Я вела твой дом, читала по вечерам вслух отцу.

— Наверно, напряла и наткала не меньше Пенелопы? — пошутил молодой полководец.

— Я не умею прясть, но если ты хочешь знать, чем я заполняла досуг, пойдем, я покажу тебе.

Они прошли в библиотеку: большой рабочий стол, легкое тростниковое кресло египетской работы и на консолях бюсты мудрецов — Сократ, Платон, Пифагор, Эмпедокл и над самым столом Марк Туллий Цицерон.

Заметив неодобрительный взгляд своего супруга, Лелия тихо проговорила:

— Ты не знаешь, кто он был мне и почему память о нем священна для меня. Это мой отец. Аттик скрыл грех моей матери, дал мне свое имя и воспитал меня как свое дитя. Вот почему я чту его не меньше даровавшего мне жизнь. Теперь ты знаешь мою тайну и, если хочешь, можешь лишить меня своем очага.