Руби - [5]

Еще маленькой девочкой я изобрела игру: игру в папу. Я изучала себя в зеркале, а потом пыталась вообразить черты своего лица в мужчине. Я часто сидела за столом для рисования и набрасывала эскиз его лица. Вообразить все остальное было труднее. Иногда я представляла его очень высоким, таким же, как дедушка Джек, а иногда всего на дюйм или около того выше, чем я. Он всегда был хорошо сложенным, мускулистым мужчиной. Я давно решила, что он должен быть интересным и очень обаятельным – ведь он смог так быстро завоевать сердце моей матери.

Некоторые из эскизов я перерисовывала акварелью. На одной из картин я поместила своего воображаемого отца в танцевальный зал прислонившимся к стене и улыбающимся, потому что он впервые увидел мою маму. Он выглядел сексуально и опасно, именно так он и должен был выглядеть, чтобы привлечь к себе мою красивую мать. На другом рисунке я изобразила его идущим по дороге и обернувшимся, чтобы помахать на прощание рукой. Я всегда считала, что на этом рисунке его лицо выражало обещание, обещание вернуться.

На большинстве моих картин был изображен мужчина – мой воображаемый отец. Я рисовала его сидящим в лодке для ловли шримса или толкающим шестом пирогу по одному из каналов или прудов. Бабушка понимала, почему на моих картинах так часто появляется мужчина. Я видела, это печалило ее, но ничего не могла с собой поделать. В последнее время она настаивала на том, чтобы я рисовала болотных птиц и животных, а не людей.

В выходные дни мы обычно выставляли некоторые из моих рисунков вместе с вытканными одеялами, простынями и полотенцами, плетеными корзинами и шляпами из пальмовых листьев на продажу. Бабушка еще предлагала свои баночки с травяными настойками от головной боли, бессонницы и кашля. Иногда на нашем прилавке появлялись заспиртованные змеи и лягушки-быки, потому что туристам, которые проезжали мимо и останавливались, нравилось покупать их. Многие любили поесть гамбо или джамбалайи, приготовленные бабушкой. Она разливала кушанье в небольшие миски, туристы садились на скамейки у столов перед нашим домом и с удовольствием поедали настоящий кайенский ленч.

В общем, я предполагаю, что моя жизнь на речной протоке была не такой уж плохой, если вспомнить о некоторых детях, росших без отца и матери. У нас с бабушкой не было несметных сокровищ, но зато был небольшой надежный дом, и мы вполне могли обеспечить себя всем необходимым, продавая наши ткацкие и кустарные изделия. Время от времени, но в общем-то нечасто, появлялся дедушка Джек, чтобы оставить нам кое-что из того, что ему удавалось выручить за ондатру – нынешний основной источник его заработка. Бабушка Катрин была слишком горда или слишком сердита на него, чтобы принять деньги вежливо: их брала либо я, либо дед оставлял их нам на кухонном столе.

– Я не жду от нее никакой благодарности, – обычно бормотал он мне, – но пусть хоть обратит внимание, что я оставляю здесь эти проклятые деньги. Они нелегко достались, вот так-то, – заявлял он громогласно, стоя на ступеньках галереи. Бабушка ничего не отвечала и обычно продолжала свою работу внутри дома.

– Спасибо, Grandpere, – обычно говорила я.

– А мне не нужна твоя благодарность, Руби, не твоей благодарности я прошу. Просто мне хочется, чтобы кое-кто знал, что я не умер и не похоронен или не проглочен гейтором. Чтобы кое-кто хотя бы из приличия посмотрел на меня, – часто жаловался он достаточно громко, чтобы услышала бабушка.

Иногда, если дед говорил что-то, что ее особенно задевало, она появлялась в проеме двери.

– Приличия, – восклицала она из-за дверной сетки. – Неужели я не ослышалась? Так это ты, Джек Ландри, говорил о приличиях?

– А… – Дедушка махал своей длинной рукой в направлении жены и поворачивался в сторону болота.

– Подожди, Grandpere, – кричала я ему вслед и бежала за ним.

– Ждать? Чего? Тот не видел упрямца, кто не видел кайенскую женщину, уже что-то решившую. Ждать нечего, – заявлял он и шел дальше, а его болотные сапоги чавкали по похожей на губку траве.

Обычно он одевался в красную куртку, гибрид между жилетом и плащом пожарника, с огромными нашитыми карманами, которые располагались по всей спине от одного бока до другого. На них имелись прорези, и назывались они крысиными карманами – в них дедушка складывал ондатр.

Когда он, рассерженный, мчался прочь от нашего дома, его длинные седые волосы развевались вокруг головы и были похожи на белое пламя. Дед был смуглым мужчиной. Говорили, что у Ландри есть примесь индейской крови. Но дедушка имел зеленые, как изумруды, глаза, искрившиеся озорным обаянием, когда он был трезвым и в хорошем настроении. Высокий, поджарый и настолько сильный, что мог сразиться с аллигатором, дедушка Джек был своего рода легендой на протоке. Немногие люди жили за счет болота так же хорошо, как он.

Но бабушка Катрин была настроена против семейства Ландри и часто доводила меня до слез, проклиная тот день, когда она вышла замуж за деда.

– Пусть это послужит тебе уроком, Руби, – однажды сказала она мне. – Уроком, показывающим, как сердце может обмануть и запутать ум. Сердце хочет того, чего оно хочет. Но прежде чем ты доверишься мужчине, имей ясное представление, куда он тебя заведет. Иногда самый лучший способ узнать будущее – это заглянуть в прошлое, – советовала бабушка. – Мне следовало бы прислушаться к тому, что все говорили о Ландри. В них полно дурной крови… они были беспутными с тех самых пор, как первый Ландри поселился в этих краях. Это было задолго до того, как здесь появились первые объявления, гласящие: «Ландри вход воспрещен». Вот что значит поступить неправильно и довериться своему молодому сердцу, не стоило пренебрегать старой мудростью.