Рубежи - [88]

— Расскажите о новых реактивных истребителях.

Вопрос поставил его в тупик. Вероятно, они знают не меньше его самого. Что рассказать? Фомин говорил о теории Циолковского, объяснял, как умел, принцип реактивной тяги и чувствовал, что курсанты об этом прекрасно осведомлены и только из вежливости слушают со вниманием.

Проводили его тепло, но Фомин был удручен и досадовал на самого себя. Как же он отстал за последние годы! Вот пришел к молодым людям, они хотят все знать, заглядывают вперед, в будущее, строят будущее, и они вправе требовать от тебя помощи, Фомин. А что ты им дал сегодня? Рассказал, как погиб Виктор Корнеев, как четыре года в жестокой схватке с врагом ковалась победа! Но жизнь неумолимо идет вперед и надо бы говорить, что делается сегодня, что будет завтра. Учиться, не отставать! Давно не испытывал ничего подобного Фомин, и он был рад этому. Он будет ходить к людям. Они нужны ему больше, чем он им, и то дело, которое он думает начать, немыслимо без людей.

5

Дорога на аэродром петляла по тундре, огибая мелкие озера, каменные глыбы, болотные низины, и не было видно ни одной ровной площадки, годной для вынужденной посадки самолета, если, не дай бог, случится такое. И так на протяжении сотен километров. Море и тундра. Астахов и Ягодников, сидя в автобусе рядом, смотрели на голый пейзаж и, кажется, подумали об одном и том же.

— Уж лучше снег, чем эта сырость и камни. Неуютная земелька. Зимой, надо думать, вид приятней.

Степан помедлил с ответом. Последнее время он часто был задумчив, и мысли его, очевидно, были неспокойны. Особенно это было заметно накануне полетов. Они много раз вместе готовились к полетам, летали, и настроение товарища не могло не беспокоить Николая, но спросить об этом прямо Астахов пока не решался. И сейчас Степан отвечал неохотно, растягивая слова, как бы не договаривая чего-то…

— Зимой хуже. Ночь, мгла. Все под снегом… Как могила.

Трудно было Астахову разобраться в настроении товарища. В гостинице Степан был весел, остроумен, а на аэродроме его как бы кто подменял.

— И все же хочется посмотреть зимний север и сияние в небе.

— Еще увидишь. Не долго ждать. Не так просто жить без солнца.

Дни стояли с устойчивой погодой, с мягким прозрачным светом. Хорошо просматривался резко очерченный горизонт, сопки. Море спокойно. Редкие дни в Арктике. Но становилось заметным, как кончался полярный день. Солнце с каждым днем опускалось все ниже, и, когда скрывалось за горизонт, воздух тускнел.

— Степан, ты когда кончил воевать?

Ягодников удивленно взглянул на Астахова.

— Чего это тебе, вдруг?

— Так. Собираюсь писать мемуары. И название придумал: «Отзвуки прошлого».

— Брось, старик! Надоела не только война, но и само слово. Забыть надо, к чертовой бабушке, и чем скорее, тем лучше.

— Зачем же мы едем на аэродром?

— Задай этот вопрос кому-нибудь на Аляске. Там американцев больше, чем у нас тараканов.

Астахов умышленно не обращал внимания на легкую раздраженность Степана, сквозившую в его тоне.

— Так, так! Значит, все-таки нельзя забывать о войне! Север. Первый эшелон. Удобный и короткий путь к центру нашей страны…

— Слушай, Николай, я люблю поговорить, ты знаешь, но мне не нравятся сейчас такие вопросы. Чего ты хочешь? Получить еще несколько орденов? И вообще ты что-то часто поговариваешь о войне. Надоел…

Да, тема не новая. Астахов много говорил о войне, и, когда полеты срывались в связи с неустойчивой погодой, он возражал против такого решения. Противник для нападения будет использовать сложную погоду, значит летать надо уметь в любых условиях, даже при тумане, черт возьми.

— Я говорю о войне, Степан, потому что хочу мира, но его нет, прочного, настоящего, и в этом не наша вина. Это не война и не мир. Бочка с порохом, и там кое-кто сидит на ней с горящей сигарой. И мы обязаны учиться воевать, учить вот этих мальчиков.

Астахов кивнул в сторону летчиков, сидевших в автобусе.

— Давай эту милую беседу продолжим в другой раз. Сейчас я думаю о полете. Ты пойдешь за цель, я — на перехват твоего истребителя. Над морем сплошная облачность. Постарайся быстрее набрать высоту и не растягивай маршрута.

Степан прибегал к назидательному тону. По сравнению с Астаховым, он уже «старый полярник», и ему известно больше, особенно когда речь идет о полете по длительному маршруту.

Астахов согласно кивнул головой.

— Но учти, так просто тебе не удастся меня атаковать. Я буду настороже.

— Учтем…

На стоянке они улыбнулись друг другу и разошлись к своим истребителям.

В кабине Астахов плотно подтянул к телу привязные ремни, одел кислородную маску, запустил двигатель. Поурчав немного, турбина развила огромные обороты, отчего задрожал воздух. В порядке! Приятное волнение от сознания, что вот-вот будешь в небе. Как и много лет назад, желание летать оставалось неизменным: большим, глубоким. Хорош новый истребитель! Сквозь стекло уютной кабины можно видеть все, что делается кругом. Летая на нем, Астахов чувствовал все больше сил, уверенности. Он отпустил тормоза и вырулил на взлетную полосу. Минута — и самолет круто набирает высоту. Облаков пока не видно, они далеко, где-то над морем. Когда-то они для летчика были неприятным явлением: из облаков можно было вывалиться, потерять пространственное положение и беспорядочно падать. Сейчас приборы позволяют летать когда угодно, в любых облаках, только с ними, с приборами, нельзя терять дружбу: их нужно постоянно видеть и понимать. Но бывает и так…