Рубежи - [127]

Детский сад, маленькие друзья, вагон игрушек и большая привязанность к нему, к их новому отцу, не выветрили из памяти и из сердца грустную, ласковую женщину, женщину-мать.

Недавно вечером они сидели за столом, играя в новую китайскую игру. Увлекшись, Гриша напустил в штанишки. Лужица растеклась по полу. Брат щелкнул его по носу. Гриша сквозь слезы оправдывался: «Это я вспотел». На эту уловку брат сообразительно ответил: «Тогда почему по вспотелому ходишь?» Гриша еще громче заголосил, дуясь на брата, а заодно и на отца: «Вот приедет мама Таня, она вам задаст…» Федора больно кольнули слова ребенка. Он поторопился успокоить Гришу, и игра возобновилась.

Если еще несколько дней не будет письма, он пошлет телеграмму. Это не минутное решение. Он будет бороться за свою любовь.

* * *

Перерыв в летной работе оказался настолько значительным, что Тане по существу нужно было начинать почти все сначала в качестве второго летчика на транспортном самолете. Сначала ей предлагали диспетчерскую службу в порту. Она отказалась. Шамин помог ей вновь занять место второго пилота в своем экипаже.

И опять та же трасса, привычные лица пассажиров и долгие часы пребывания в воздухе. Теперь торопиться некуда. Она упросила тетку, которая воспитывала ее с детства, приехать к ней и жить вместе. Больше у нее никого не было. Отец умер в годы войны в эвакуации. Матери не помнит. Всю жизнь тетя заменяла ей мать. Старенькая, седая женщина понимала состояние Тани и как могла создавала в квартире обстановку, которая уводила Таню от мрачных мыслей в первые месяцы после смерти мужа. Осторожно, с мягкой настойчивостью, она говорила Тане, что пора бросать летать и найти специальность более прочную. Летать — не женское дело. Еще год-два, и все равно придется бросить, а годы уходят, и жизнь уходит. Таня понимала логичность ее рассуждений, но своего решения не меняла. Шамин по-прежнему оставался для нее хорошим, прекрасно понимающим ее другом. Они иногда вспоминали прошлые вечера, когда был жив Дмитрий и когда все были вместе, но теперь эти воспоминания не отзывались острой болью, только чувство одиночества держится прочно. Федор… Нет, дружбы с ним не получилось. Она это инстинктивно поняла на второй месяц пребывания Федора с детьми в ее доме. Тогда она думала, что бросит все, только бы эти двое мальчишек были с ней. Если бы они имели мать или были бы меньше привязаны к ней, за два месяца ни на минуту не расстававшейся с ними, может быть, было бы легче и не было бы такой отчаянной любви к маленьким существам, потерявшим отца и мать.

Таня не знала, насколько может быть велика любовь матери к собственным детям, но ее любовь к мальчикам Федора пробудила в ней такое чувство материнства, с которым она справиться не могла и не хотела. Она написала об этом Федору и ничего не требовала, просто писала, и ей было легче от этого. Федор любит ее, она это знает. Прямой, откровенный и честный человек — она всегда его знала таким — требовал простоты и ясности в отношениях. Его письмо… Она думает о нем все чаще и помнит каждую строчку… «Я не любил и не страдал раньше. Жизнь моя была всегда заполнена осмысленными делами (в этом месте Таня невольно улыбалась: разве любовь не осмысленное дело?). Живя, я улыбаюсь! Мне хочется видеть такие улыбки на всех лицах и на твоем лице, милая Таня! Приказать себе не любить тебя — не могу. Говорить, как мои пацаны ждут тебя, будет похоже на что-то обидное, к чему я прибегаю, чтобы поторопить тебя. Будем откровенны: из меня получится хороший муж, а плохой женой и матерью ты быть не можешь. Говорю о своей любви потому, что сердце подсказывает: это — настоящее. Может быть, сейчас ты уже понимаешь это сама и если так, то приезжай! Нашему маленькому колхозу недостает хозяйки».

Еще не было сказано ни одного слова, не написано ни одной строчки, а она знала, что Федор любит ее, и верила в эту любовь. Было хорошо на сердце от сознания, что ты не одна, что есть человек, готовый протянуть руку, и этот человек способен на любовь, о которой может только мечтать женщина. Если бы не дети, которые стали частью ее самой, может быть, у нее и не проснулось бы ответное чувство к нему, к Федору. Он усыновил детей своего друга, и этот поступок взволновал ее и заставил смотреть на Федора совсем другими глазами. В тяжелые для нее два месяца после смерти Дмитрия, она отобрала у него мальчиков и была ему бесконечно благодарна за его молчаливое согласие, за то, что он не мешал этому сближению и молча, со снисходительной улыбкой предоставил ей право делать с ними все, что угодно. Найдет ли она в себе силы быть не только матерью? Все ли будет ясно и просто в их отношениях? С Федором невозможно быть не откровенной, но ведь и с ней тоже! Много дней она молчит, не отвечает. Несколько месяцев после их встречи ничего не меняли и только чувство стало острее и близилась развязка. Иногда она испытывала недовольство собой. Разве она не любит этого сильного человека? Разве уже решение не принято? Тогда почему кривишь душой? Ищешь оправданий, пытаешься бороться с собой, когда борьба, по существу, закончена? Эгоистически принимаешь любовь Федора, а сама ничем не отвечаешь на большое чувство. Иногда она вспоминала Астахова — свою первую девичью любовь, и тогда появлялись сомнения, неясные, неопределенные, и жизнь казалась сложной, и трудно было ей в такие дни приходить к какому бы то ни было решению…