Рубеж надежности - [27]
— Недавно встретил ребят со своего курса, — сказал мне Полисар. — Будто и шли вровень, и соображал я не хуже, диплом получил с отличием. И вот идет у них разговор — о последних конференциях, новинках, точках зрения светил: «Ты в Таганроге когда был? До пуска или после?» А я стою лопух лопухом! И вижу: говорить со мной они могут только о футболе.
Он славный парень, комсомолец, он сполна отработает на заводе положенные три года. И уйдет в первый же день, как окончится срок. Уйдет в поисках настоящего дела. Уже на его памяти только из литейного цеха ушли пять инженеров. А может, и не уйдет Полисар — привыкнет, втянется. Многие привыкают… Что же дальше? Дальше — бытие определяет сознание. Инженер, который пишет бумаги, становится делопроизводителем. Инженер, который бегает за опоками и шплинтами, становится снабженцем. Но это ведь дорого, просто-напросто дорого для государства — шесть лет готовить делопроизводителя или агента по снабжению.
Происходит самая страшная из растрат — растрата образования. Когда человек, которого учило общество, занят не своим делом — это бесхозяйственность. Когда знания, полученные им, не «работают» — это омертвленный капитал, прямой убыток государству. Куда более страшный, чем станки, ржавеющие под снегом.
ВСЕ СМЕШАЛОСЬ в отделах кадров.
Вот еще картинка с натуры, в своем роде символичная. На одном из участков равноправно трудятся три мастера: дипломированный инженер Лапицкий сдает смену технику Мартынову, а тот — Стародубову, практику, такому же, как дядя Саша. Так и идет смена, и подите разберитесь, техник ли тут дорос до инженера или инженер выполняет обязанности техника. Все трое именуются «ИТР», и это незаконнорожденное канцелярское словоизобретение (не говорим же мы: «врачебно-сестринские работники» или «сержантско-офицерский состав») надежно скрывает истинное положение дел.
— Вот у меня два технолога, — сказал мне начальник 20-го цеха. — Образование у одной высшее, у другой — среднее, а для меня они равны. Ну, одна поактивней, другая потише. В характере разница, а так одинаковы.
И ведь прав — одинаковы! В последние годы я все чаще встречаю на заводах и в учреждениях секретарей с высшим образованием. Рядом — такие же секретари с десятилеткой. Которые лучше? Одни «поактивнее», другие «потише», одни бойко печатают на машинке, другие — еле-еле, стенографии не знают ни те, ни другие: их ведь не учили специально этой работе. Да вы посадите торговать билетами метро академика и члена-корреспондента: который справится лучше?.. Но как только должности, лукаво названные в 20-м цехе «инженерными», действительно потребуют решения инженерных проблем, скажем, знания высшей математики, разница проявится в первый же день.
В том-то и беда, что при нынешней путанице с кадрами высшая математика этим инженерам никогда не понадобится. Само дело, порученное людям, вместо того чтобы тянуть их вперед, изо всех сил осаживает назад. Вот к чему приводит на деле архипрогрессивное стремление «вообще» к высшему образованию. Вот почему приходится выступать против обывательских (другого слова не подберу) представлений о кибернетическом веке как о царстве кнопок, которыми командуют «исключительно инженеры». Нет, кибернетика — наука более умная. Она требует научной организации труда. Попросту говоря, грамотной расстановки сил, когда каждый человек соответствует своим обязанностям и четко их выполняет.
Надо легализовать положение техника. Назвать его тем, что он есть, — техником. И в этом качестве уважать и ценить. И инженера назвать инженером, и использовать как инженера, покончив с «уценкой» этого звания. Разумеется, гордиев узел, который завязывался десятки лет, разрубать следует с умом и тактом. Люди с дипломами техников, которые давно уже руководят отделами, группами, большими цехами и справляются с делом, останутся на этих постах и впредь. Правил нет без исключения. Но должно быть правило, а его пока нет.
Образование стало всенародным в нашей стране. Впервые в истории оно доступно всем, от этого… как бы потеряло цену. Когда на всю Россию-матушку было двадцать три тысячи врачей, никому не приходило в голову поручать им мытье колб и писание бумаг. А теперь у нас врачей полмиллиона. И инженеров больше полутора миллиона — богато живем. Зачем же «крохоборничать»? Бумаги писать — пусть пишут, по телефонам звонить — пусть звонят, на машинке стучать — давай!.. Но ведь и электроэнергии в царской России было всего два миллиарда киловатт-часов, а теперь свыше пятисот миллиардов! Однако экономим, зря лампочек не зажигаем. И уголь бережем, и чугун, и нефть. Так пора уже нам научиться экономить знания, способности, таланты людей.
Экономить — значит, исчерпывать до дна.
1963 год.
Аскания-Нова
РЕДАКЦИОННОГО задания на сей раз не было. Все началось проще.
Сын пришел из школы с победной вестью: он достиг роста взрослого пигмея. Как-то там они это вычислили. Ну само собой, человеку такого роста нельзя уже просто отдыхать в пионерлагере или в деревне Брыньково. Пора отправляться в настоящее путешествие.
Мне бы замять разговор, перевести на другое, но по неосторожности своей я ударился в воспоминания. И сын узнал, что, когда мне было столько же лет, сколько ему, отец брал меня с собой в одну командировку. В некий сказочный край. Антилопы, бизоны, страусы, лани бродят там на воле. Где? Не в Африке и не в Америке, а на юге Украины, в степи под Херсоном. Аскания-Нова — так называется сказочный край. Слово было сказано.
