Рубеж - [64]

Но так не будет. За последние три года он не написал ни строчки. И не потому, что стар и критики, по правде говоря, давно уже готовятся его хоронить. Пока критики роют могилу и планируют насыпать могильный холмик, врачи все еще обещают писателю несколько лет жизни. Так что дело не в старости. Старик грустно усмехнулся. Его тихий смех напоминал хриплое воронье карканье. Дело в импотенции. Творческой импотенции, которая так же страшна, как и обычная. Что может быть хуже, чем знать, что время, когда ты на что-то был способен, прошло? Что раньше ты мог все, а теперь ничего не выходит, хоть головой о стенку бейся?

Писатель, выигравший бессмертие, вдруг осознал, что до сих пор держит трубку в руке, так и не положив ее после разговора с Хоббом. А ведь тот сказал, что информация уже пошла по новостным лентам. Точно! Талбот не положил трубку, поэтому до сих пор никто еще не поздравил его, не сказал: старина, я так рад за тебя, не буркнул: повезло же, черт раздери. Пусть сейчас он не может разродиться новой книгой, да даже одним паршивым рассказиком! Но прошлых то заслуг с лихвой должно хватать.

Стоило Талботу вернуть трубку на место, как телефон разразился назойливой трелью. Неужели началось?

– Я вас слушаю. А, это ты, Ленни? Ну что ж, привет привет.

Ленни, младший брат, сухо усмехнулся где-то в своей квартире на другом краю Земли, а хитроумные устройства постарались донести этот смешок до Талбота в целости и сохранности.

– Ну что ж, старший. Поздравляю. Что теперь будешь делать?

– Ну… – растерялся Талбот. – Не знаю пока. Там ведь еще какие-то процедуры, меня еще врачи замучают.

Ленни вновь сухо усмехнулся.

– Смотри, Фред, не дай им уморить себя раньше времени.

– Денни… У тебя такой усталый голос. Что-то случилось? – осторожно спросил Талбот.

– Что? Да нет, не бери в голову.

Талбот знал, что Ленни, даже говоря по телефону, увлеченно жестикулирует, как будто его собеседник может увидеть, как он размахивает руками. Вот и сейчас писатель представил, как, сказав «не бери в голову», младший брат неосознанно махнул свободной рукой.

– Нет, – настаивал Талбот, – а все-таки?

– Просто, старший, не знаю, как теперь с тобой разговаривать.

Талбот растерялся.

– Ленни, ты о чем это?

– Я? Да о твоем грядущем бессмертии. Ты сам представь: мы все уже немолоды, и вдруг один из нас получает такой шанс. Ты переживешь нас и продолжишь жить, когда все мы отправимся на тот свет. И этого никак не изменить: Хобб и компания отказываются продавать бессмертие за деньги. Только тем, кого выберет эта их… – Ленни нарочито закашлялся, и Талбот понял, что брат хотел ввернуть крепкое словечко, да вовремя спохватился, вспомнив, что Фредерик этого не любит, – эта их комиссия.

– Так ты… Ты мне завидуешь? – удивленно спросил старик телефонную трубку, говорившую с ним голосом родного брата.

– Завидую? – переспросила трубка. – Наверное, нет. Пока что – нет. Завидовать я начну тогда, когда все от слов перейдут к делам. Когда ты отправишься в лабораторию Хобба на эти твои процедуры. Когда тебя разберут на маленькие кирпичики и сложат заново, сделав другим человеком: молодым и здоровым. А мы останемся все теми же дряхлыми развалинами, Фредди, и начнем, один за одним, уходить.

– Но… – растерялся старик. – Ленни, что я могу сделать? Ты сам сказал: Хобб не продает бессмертия. Ты знаешь, денег у меня хватает, я бы не стал жадничать, но речь об этом даже не идет.

– Вот именно, – Ленни снова принялся кашлять. – Извини. Зря я позвонил, старший. Сначала вообще хотел тебе гадостей наговорить. Все сидел с трубкой в руке и думал: почему? Ну почему тебе повезло, а я и многие другие должны помереть? И вроде бы мозгами то сознаю: ты не сам это придумал, какие-то эксперты все решили. А злость все равно давит, Фред. Знал бы ты, как обидно. А обиднее всего тому, кто оказался вторым. Представляешь, старший? На один шаг от мечты. На один крохотный шажок – и все, и ничего не поделаешь.

– Надеюсь, ему повезет в следующий раз. Ленни, что мне, по-твоему, делать? Отказываться от предложения Хобба? Это как-то глупо, тебе не кажется?

– Нет нет, – торопливо заговорил Ленни, и Талбот вновь представил, как тот беспокойно шевелит пальцами, – конечно же, не отказываться. Это я глупости говорю, Фред, не надо меня слушать. Извини еще раз, не хотел я, чтобы этот разговор… так… Прости. Надеюсь, ты еще какой-нибудь шедевр напишешь…

Щелчок. Трубка замолчала. Перестала притворяться, что она – Ленни Талбот, семидесяти шести лет от роду, когда-то преуспевающий коммерсант, а нынче – доживающий свои годы рантье.

Талбота расстроил разговор. Ему хотелось услышать первыми совсем другие слова. Да, он ожидал, что будут завистники, будут те, кто скажет: на самом деле этот человек не заслужил бессмертия. Но то, что первым окажется родной брат? Нет, на такое он точно не рассчитывал. Да и последние его слова… Конечно, Ленни не знал о проблемах, которые испытывал его брат. Но почему-то в слове «шедевр», в которое Ленни, конечно же, не вкладывал ни толики уничижительного смысла, Талбот углядел какое то тщательно замаскированное издевательство. Мол, оставаться тебе творческим импотентом на веки вечные.