Ртуть - [74]

Эти бесконечные дни в заточении только усугубляют боль в моей душе – боль из-за предательства. Я был верным поданным своего короля и страны. И лишь оказавшись в темнице, я понял, насколько стал неудобен для всех. Король задолжал мне денег больше, чем в состоянии вернуть. Быть может, он думал, что я аннулирую его долги в обмен на публичное признание моих заслуг во время торжественного вступления в Руан? Но как же я мог это сделать, будучи связан долговыми обязательствами с крупнейшими заимодавцами мира, у которых я сам брал ссуды? Неужели Карл действительно думал, что я аннулирую его долги, разорив тем самым себя? Как бы там ни было, он сделал большее, нежели просто разорил меня – причем совсем другим и гораздо более болезненным способом. Ведь моя любимая Марсэ умерла, не вынеся позора!

И почему я не получил ни одного послания от королевы, дочери моей покровительницы Иоланды Анжуйской? Я так надеялся на ее поддержку! Ведь даже после появления при дворе Агнессы Сорель наши отношения оставались хорошими. Я был уверен, что она понимала причины, по которым ее же мать приставила к ее мужу Агнессу – добродетельную, разумную и надежную спутницу, способную отвлечь его от тех порочных особ, с которыми Карл якшался до встречи с ней. Я понимаю, что у нее никогда не было другого выбора, кроме как хранить молчание – что она и делала всегда, невзирая на обстоятельства. Почему королева попросила Антуанетту побыть при Агнессе? Почему она прислала к Агнессе в Лош своего личного лекаря? Мне нужно поразмыслить над этими странными поступками королевы, которую я всегда считал истинной последовательницей учения своей матери…

У меня много друзей среди духовенства, и священнослужители делают все, что в их силах, чтобы помочь мне. Не только мой брат Николя, епископ Люсонский, стяжал себе добрую славу. Мой сын Жан тоже пользуется большим уважением как архиепископ Буржский. В переданной мне записке говорится, что архиепископ Парижский, Жак Жувенель дез Юрсен, пытается уговорить короля передать мое дело на рассмотрение церковного суда – на том основании, что я учился в церковно-приходской школе при Сент-Шапель в Бурже и в детстве носил тонзуру как ученик-монах и, значит, являюсь «бывшим церковником». Если он преуспеет в этом, тогда я смогу рассчитывать на более легкий приговор.

Почему я так верил в показную дружбу короля – я, всегда мнивший, будто бы знаю человеческую натуру и насквозь вижу людей? Неужели мне настолько вскружило голову его высокое положение, как это случалось со многими при королевском дворе? Разве Карл VII не проявил вероломства по отношению к Жанне д’Арк, той девушке из Лотарингии, благодаря преданной службе которой он стал королем Франции и сумел затем вернуть себе королевство?

Как быстро Карл позабыл ее подвиг! И он пошел против анжуйцев несмотря на то, что всем в этой жизни обязан был своей второй матери, Иоланде. А Агнесса – первая настоящая любовь короля? Ведь он, сам того не сознавая, и ее предал! Из очередной записки я узнаю, что всю мою собственность поделили между собой новые фавориты короля. И кто! Бывший друг и враг дофина, Антуан де Шабанн, и Антуанетта де Меньеле, завладевшая моим замком Менету-Салон под Буржем, в котором Марсэ припрятала свое столовое льняное белье и серебро (надеюсь, надежно!). Даже любимая тетушка Агнессы, Мария, и ее сын получили несколько моих владений. Неужели и Мария верит в то, что я причастен к смерти ее племянницы? Неужели люди короля убедили в моей виновности даже родных моей прекрасной мадам Боте?

Если Агнесса и правда была отравлена, тогда почему после ее вскрытия личный лекарь королевы объявил, что она умерла естественной смертью? Едва ли он ошибся – он лучший лекарь в стране. А мог ли отравить Агнессу сам лекарь Пойтвин? Случайно? Или по своему желанию? А, может, по желанию королевы? Однако ни у лекаря, ни у королевы не было причин желать моей смерти. И тем не менее он единственный производил вскрытие тела покойницы, и, следовательно, должен знать, был ли в нем яд. Если Агнессу отравил он, он должен был отрицать наличие яда в ее теле. Если он не был причастен к ее отравлению, а яд обнаружил, он должен был сообщить об этом.

Король публично пообещал, что снимет с меня все прочие обвинения, если я неповинен в смерти Агнессы. И даже если к ней причастны королева и ее лекарь, то, учитывая показания последнего, я буду оправдан. Всем известно, что королева Мария, зная о трудно протекавшей беременности Агнессы, повелела своему личному лекарю позаботиться о ней. Какой неожиданный поступок жены по отношению к своей сопернице – любовнице мужа, носящей под сердцем его ребенка!

Неужели королеве удалось усыпить мою бдительность своей «видимой» терпимостью к той роли, которую судьба отвела Агнессе в ее семье? Действительно ли она относилась спокойно к присутствию подле своего мужа необыкновенно красивой женщины только потому, что сама всегда ходила беременной, лежала в постели после родов или хоронила одного из своих детей? А может, на самом деле она все это время таила в себе зависть и злобу – несмотря на то, что мать с ранних лет учила ее ставить интересы короля и страны выше своих личных потребностей и желаний своих детей? Будучи старшей по возрасту и менее привлекательной женщиной, она каждый день сталкивалась с молодой красавицей, от которой ее муж-король был без ума. Каково ей было? И как она должна была себя держать? Показывать всем свое недовольство изменой мужа и прилюдным унижением ее сына? Но это не подобало королеве! Вот она и напускала на себя обманчиво-равнодушный вид. Так, может быть, все же дофин подстроил это ужасное убийство? Или это дело рук ее доброго лекаря, который помогал появиться на свет ее детям и оплакивал вместе с ней ее умерших чад? Быть может, это он, так сильно заботившейся о своей королеве и переживавший из-за ее страданий, сам предложил свои «услуги» – поехать к Агнессе в Лош и «помочь» ей избавиться от болезни?