Розыск продолжать - [19]

Он и сам задумался, невесело задумался, а я ждал. Ждал и тоже думал, что война искалечила душу очень способного, даже одаренного мальчишки, превратив его в особо опасного и особо хитрого преступника.

— Придется тебе поохотиться, — вздохнув, сказал наконец полковник (к тому времени он уже добился, чтобы меня временно прикомандировали к нему). — Выясни, чем занимался в Завидове наш подопечный и что именно он вез туда в своем рюкзаке. С собой захвати бутылку: дядя Миша не дурак выпить.

Дядя Миша оказался этаким крепышом лет за сорок и типичным хитрованом. Знаете, есть такие, которые всеми правдами и неправдами подбирают себе не столько выгодную, сколько неконтролируемую работу, на которой можно не просто бездельничать, но и стричь с этого безделья купоны в виде бутылок, десяток и прочих необременительных подношений. Хитрованы не дельцы: они не стремятся к наживе, масштабу, размаху, они довольствуются постоянно действующей дифференциальной рентой, которая автоматически вытекает из их должности. Частично в этом направлении меня просветил Осипов, частично я сообразил сам, как только заглянул в маленькие, хитренькие, благодушно настороженные глазки. Такие глазки не любят ссор с законом, потому что кое в чем грешны, а это значит, что дядя Миша будет изо всех сил хитрить и изворачиваться. Допрос тут больше напортит, чем поможет, по душам с таким не поговоришь, и остается одно: действовать по наитию, учитывая, что ты знаешь, о чем спрашивать, а твой собеседник не знает, что именно тебя интересует.

— Это как же ты меня отыскал, парень?

Дядя Миша был несокрушимо улыбчив и столь же несокрушимо недоверчив. Он не спешил отказывать, но не торопился и приглашать и, как мне показалось, всеми силами избегал говорить что-либо определенное. К примеру, «да» или «нет».

— Через Юру, дядя Миша, через Юру, — говорю я, сразу же доставая бутылку: что поделаешь, коли ситуация складывается не в пользу сухого закона. — Юра — мой старый кореш, вместе стрельбой занимаемся, в одной, так сказать, сборной. Чего сидишь, дядя? Капустку тащи, огурчиков, грибочков. Сейчас согреемся!

— Это мы мигом!

В мою задачу входило довести егеря до «теплой» кондиции, но ни в коем случае не позволить ему перебрать: перебор зачастую приводит к агрессивной недоверчивости, а мне требовалась дружеская разговорчивость. Поэтому я налегал на капустку, похваливал грибочки и неспешно подливал дяде Мише, расспрашивая его пока о достопримечательностях заказника.

— Грибов тут — что ты! Кабаны обжираются. Ягода, конечно, всякая, бери — не хочу. Ну, зверь, конечное дело, жирует. Что лось, что кабан, что косуля. У тебя на кого лицензия-то?

— На Юрку! — смеюсь я. — Как он тогда с рюкзачком-то, а? Ведь я ему еле-еле тот рюкзак до электрички допер!

— Парень он крепкий... — задумался егерь, или мне показалось? — Стрельбой, говоришь, вместе занимаетесь? Руку набить, конечное дело, всегда пригодится. Это, как говорят, не помешает...

Он что-то еще мямлил и пил, пил да мямлил, а мне вдруг показалось, что он запуган. Запуган, как запуган был Вовочка, и, чтобы проверить эту свою догадку, я взял да и брякнул:

— А зря это Юрка: ну какой из него охотник? Бегать не любит, крови не любит...

— Боится! — шепотом перебил дядя Миша и, перегнувшись через стол, схватил меня за руку. — Поверишь ли, я свежатины принес — ну, впервой, как познакомились тут! — хотел подарок ему. А она теплая, свежатинка-то, кровит. Так, поверишь ли, затрясся он, побелел и... — егерь перешел на совсем уж сдавленное сипение, — револьвер вытащил. «Становись, — говорит, — к стенке!» Ну, конечное дело, я... Стал я. Где велел.

— Шутил он! — усмехнулся я, а у самого в голове такая пляска пошла: «кровь», «револьвер», «к стенке». — Давай выпьем, дядя Миша...

Всего ожидал, прямо скажу, но того, что случилось, и в бреду бы не предположил. Егерь вдруг поднялся, ткнул меня рукой, сказал с обидой: «Шутил, значит? Шутил, да?..» И, качнувшись, подошел к бревенчатой стене, на которой вразнобой висели вырезанные из «Огонька» картинки. Встал под ними, глянул на меня и сорвал вдруг правой рукой аляповатую типографскую копию суриковской «Боярыни Морозовой».

— А ну, поди сюда. Поди. Глянь, пока обратно не завесил!

Я подошел: в темном бревне отчетливо виднелась дырка. От пули. На уровне лба дяди Миши, покрытого сейчас крупными каплями пота.

— Во как шутил. — Он вздохнул и снова старательно завесил пулевое отверстие «Боярыней». — Веселый он у тебя парнишка.

Что-то он еще бормотал, я не вслушивался. Я воочию видел дырку в бревне, дырку от пули, и она казалась мне почему-то необычной. Не так-то много в те годы я повидал оружия, но все-таки кое-что представлял себе, и эта дырка не вписывалась в мое тогдашнее представление. И поэтому спросил я егеря, прямо скажем, не о том и глуповато:

— Один раз выстрелил?

— С меня хватит, — буркнул дядя Миша и пошел к столу. — Я на фронте пулеметчиком был, насмотрелся, как говорится, и наслушался. Но чтоб зазря подыхать...

— Что он привез в рюкзаке? — спросил я.

Зря спросил, не подумав: опыта было маловато. Егерь медленно поднял тяжелую голову, повторил раздельно и трезво: