Розы в снегу - [26]
И Лютер с шумом рухнул на скамью.
— Все покинули меня, фрейлейн фон Бора. Все против меня: князья и крестьяне, папа и кайзер[26], ученые-богословы и нищие… Но я пройду свой путь до конца, до горького конца.
Что-то хрустнуло в чердачном перекрытии. Катарина не осмеливалась пошевелиться.
— Но и вы… и вас покинули. Я написал Баумгэртнеру. Еще в прошлом году. Недавно прибыл ответ с нарочным из Нюрнберга. От его отца. Он запретил сыну жениться. Сын и слушать не хотел. Но тут вмешалась мать. Принять в семью беглую монашенку? Она чуть не умерла от горя. И тогда он отрекся от вас… Вы свободны, фрейлейн фон Бора. Женой Глатца вы быть не желаете — вы сами передали мне это через Амсдорфа. Что вам остается? Не знаю…
Катарина — ей невмоготу было больше оставаться в холле — прошла в полутемную столовую бывшего монастыре. И поставила корзину на стол. Лютер последовал за ней.
Девушка пыталась заговорить, но у нее ничего не получалось. Повисло неловкое молчание, однако мало-помалу она взяла себя в руки:
— Да, господин доктор, меня покинули — вы правы. И вместе с тем не правы… И потом, друзья у вас есть. Посмотрите, что госпожа Барбара вам прислала. Возьмите! Ешьте!
Удивленный, Лютер остановился перед Катариной. Взглянул на нее. И внезапно раскатисто захохотал, стукнув кулаком сначала по столу, а затем и по своему лбу — словно бы у него неожиданно возникла какая-то мысль.
— Да, вы верно сказали: «Возьмите! Ешьте!» Как сказано, фрейлейн фон Бора! Как сказано! Так ворон обратился к пророку Илии, пребывавшему в унынии и отчаянии[27]. А я теперь в отчаянии. Сатана смеется надо мной. Так пусть же смеется сильнее! Пусть же еще больше насмехаются все, кто только и ждет, когда геенна проглотит доктора Лютера. Теперь я знаю, что мне необходимо сделать до того, как я умру: жениться на вас, фрейлейн фон Бора!
Пальцы Катарины вцепились в стул.
— Вы молчите, фрейлейн фон Бора, и вы правы. То, что я натворил, — ужасно. Христианин — мера всех вещей[28]… Лучше мне умереть в одиночестве.
— Нет.
Лютер, казалось, не расслышал. Он уронил свою большую голову на руки и замер. И вновь хлопнул дверью ветер. Старина пододвинула стул и села поближе к Лютеру.
— Нет! — повторила она.
Лютер выпрямился.
— Вы хотите сказать, что я… не должен умирать в одиночестве? Но вы еще слишком молоды.
— Я просила Амсдорфа передать вам, что если вы захотите взять меня в жены…
В следующее мгновение Лютер накрыл ее руку своей.
— Вы и вправду этого хотите? Вы все обдумали? Полагаю, я не задержусь на этом свете… Но у меня еще есть два серебряных кубка — их я завещаю вам в случае вдовства, фрейлейн фон Бора… Кэте… Моя Кэте?
Вернувшись в дом Кранахов, Катарина бесшумно проскользнула в пекарню. Старая Мари все еще сидела за столом и плакала. Девушка подошла к ней.
— Господь сжалится над вами!
— Нет, фрейлейн, нет. Его милосердие распространяется только на богатых.
В полном расстройстве чувств, с тяжелым сердцем поднялась Катарина в свою спальню. Лежа в постели, она вслушивалась в ночные звуки. В доме было тихо, а вот на улице шумел ветер. Неужели Лютер все еще меряет шагами столовую? Один в обезлюдевшем монастыре…
Где-то там, в этом огромном пустом здании, у него есть ложе, — соломенный тюфяк, брошенный на каменный пол.
Уже погружаясь в сон, она увидела бледное, обрамленное спутанными темными волосами лицо Лютера и услышала его голос — так же близко, как стук собственного сердца:
— Моя Кэте?
И заснула.
Во время церковной службы Катарина и Барбара стояли неподалеку от кафедры, во втором ряду. Проповедь читал Бугенхаген[29].
— И вот стоим мы пред нашим Небесным Отцом с пустыми руками и не можем сказать ему: «Смотри, Господь, велики творения рук наших, все это мы…»
Катарина глянула на свои руки. Они окрепли с тех пор, как она вызвалась помогать Кранахам.
— Все лишь по благодати, по благодати Господа нашего Иисуса Христа…
Вокруг дышали, сморкались и толкались люди. Прихожане стояли тесно прижавшись друг к другу. Мыслями своими Катарина была далеко-далеко, рядом с мужчиной, находившемся где-то в чужих краях. Весь он — молния и огонь в толпе, которой случалось не только окружать его, но и предавать. Услышат ли они его? Прислушаются ли к нему крестьяне, вышедшие на войну с косами и цепями? Или напрасно кричал он им:
— Аминь. И мир Божий, который превыше всякой власти земной…
Катарина опустила голову, собираясь с мыслями. Детям Кранахов не стоялось на месте. Барбара сидела на скамье, держа младенца на коленях. Лукас дергал сестренку за косички. Самого мастера не было в церкви, но Ганс, старший сын, стоял, сдвинув брови, подле матери. Прихожане запели. Катарина вся сжалась. Что сказал бы епископ фон Пфорта об этом пении? Каждый тянул ноту как ему заблагорассудится, голоса женщин походили на тремоло соловьев. Ни Меры, ни порядка… Разве это можно сравнить со стройным Пением монастырского хора? После того как была наконец-то прочитана молитва «Отче наш» и священник благословил собравшихся, дети с облегчением выбежали на улицу. Старина взяла маленькую Анну за руку. Не сразу им удалось пробраться сквозь толпу празднично одетых горожанок.
Историческая повесть о великом русском изобретателе Ползунове.
Роман «Легенда Татр» (1910–1911) — центральное произведение в творчестве К. Тетмайера. Роман написан на фольклорном материале и посвящен борьбе крестьян Подгалья против гнета феодального польского государства в 50-х годах XVII века.
Немецкий писатель Теодор Крёгер (настоящее имя Бернхард Альтшвагер) был признанным писателем и членом Имперской писательской печатной палаты в Берлине, в 1941 году переехал по состоянию здоровья сначала в Австрию, а в 1946 году в Швейцарию.Он описал свой жизненный опыт в нескольких произведениях. Самого большого успеха Крёгер достиг своим романом «Забытая деревня. Четыре года в Сибири» (первое издание в 1934 году, последнее в 1981 году), где в форме романа, переработав свою биографию, описал от первого лица, как он после начала Первой мировой войны пытался сбежать из России в Германию, был арестован по подозрению в шпионаже и выслан в местечко Никитино по ту сторону железнодорожной станции Ивдель в Сибири.
«Страницы прожитого и пережитого» — так назвал свою книгу Назир Сафаров. И это действительно страницы человеческой жизни, трудной, порой невыносимо грудной, но яркой, полной страстного желания открыть народу путь к свету и счастью.Писатель рассказывает о себе, о своих сверстниках, о людях, которых встретил на пути борьбы. Участник восстания 1916 года в Джизаке, свидетель событий, ознаменовавших рождение нового мира на Востоке, Назир Сафаров правдиво передает атмосферу тех суровых и героических лет, через судьбу мальчика и судьбу его близких показывает формирование нового человека — человека советской эпохи.«Страницы прожитого и пережитого» удостоены республиканской премии имени Хамзы как лучшее произведение узбекской прозы 1968 года.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«У чёрного моря» - полудокумент-полувыдумка. В этой книге одесские евреи – вся община и отдельная семья, их судьба и война, расцвет и увядание, страх, смех, горечь и надежда… Книга родилась из желания воздать должное тем, кто выручал евреев в смертельную для них пору оккупации. За годы работы тема расширилась, повествование растеклось от необходимости вглядеться в лик Одессы и лица одесситов. Книжка стала пухлой. А главной целью её остаётся первоначальное: помянуть благодарно всех, спасавших или помогших спасению, чьи имена всплыли, когда ворошил я свидетельства тех дней.