Розы в кредит - [21]

– Принцесса на горошине… Любопытно… любопытно…

Мсье Жорж поглаживал свою сверкающую чистотой лысину. Он был настроен мечтательно, в особенности потому, что слушал одновременно и жену, и очередную «увлекательную» историю по радио, так что, собственно, трудно было понять, к чему относится это его «любопытно».

– Знаете ли вы сказку о горошине, милые дамы? – продолжал мсье Жорж. Одна королева-мать хотела женить своего сына на настоящей принцессе. И вот девушек, кандидаток в невесты, стали подвергать испытанию: их оставляли ночевать и на отличную кровать накладывали одна на другую множество мягчайших перин. Перин этих набиралось столько, что девушка, желавшая выйти замуж за принца и выдававшая себя за настоящую принцессу, оказывалась под самым пологом из голубого шелка. Но подо всю эту гору пуховых перин королева-мать подсовывала горошину, одну только совсем крохотную горошину. На утро она приходила будить спавшую девушку и спрашивала: «Хорошо ли вам спалось, принцесса? Какова постель?» И все девушки отвечали: «О да, ваше величество, госпожа королева, я отлично спала, постель – сплошной пух…» Тогда королева-мать говорила: «Убирайтесь вон! Вы вовсе не принцесса!» И вот как-то раз во дворец является девушка, почти девочка… На ней ситцевое платьице и деревянные башмаки; ее длинные косы дважды обвивают головку, талия у нее не толще круглой шейки, а глаза, как два солнца. «Я принцесса из далеких краев, – сказала она королеве, – и хотела бы, ваше величество, выйти замуж за вашего сына, потому что я всегда его любила, с тех самых пор, когда еще малюткой увидела его портрет».

– В иллюстрированном журнале «Матч»… – со смехом вставила Сесиль, но остальные зашикали на нее.

– «Какова дерзость! – ответила королева-мать. – Мой сын еще красивее, чем его портрет в „Матче“, а вам, моя милая, впору только гусей пасти! Но все же шутки ради я предлагаю вам провести ночь во дворце…» И девушку, в ее ситцевом платьице и деревянных башмаках, отвели в пышную спальню, где уже была приготовлена постель со всеми перинами и простынями, обшитыми кружевом, а также горошиной, подсунутой под пуховые перины. Горничные раздели девушку, расплели ее упавшие на пол золотистые косы, волнистые, как море под легким ветерком. Прикрыв свою наготу волосами, девушка поднялась по лесенке, которую приходилось приставлять к кровати, чтобы взобраться на вершину всех этих перин…

Телефонный звонок грубо прервал мсье Жоржа. Мартина выпустила руки Сесили.

– Подойди ты… – сказала она совсем тихо, приглушенным голосом. Сесиль выбежала в переднюю.

– Алло! Алло!… – слышался ее голос. – Да, да, Жак, это я…

Но дверь закрылась, она толкнула ее ногой, и голос исчез, наверно, она заговорила шепотом.

– Пора бы ему уже сделать предложение официально.

Мама Донзер в этот вечер нервничала. Все молчали, ожидая возвращения Сесили. Она отсутствовала недолго; и снова усевшись перед бледной неподвижной Мартиной, протянула ей руку, сказав:

– Продолжай, отец. Девочка взобралась на вершину… Что дальше?

– Подожди, – мсье Жорж откинул голову на спинку кресла, подумал немного и продолжал: – Вот она взобралась на самый верх, еле видная из-под своих распущенных волос. Задергивают полог, гасят свет, и все удаляются. Ночь спускается над дворцом. Длинная, темная ночь. Утром королева-мать, окруженная своими придворными дамами, появляется в спальне, где невеста проходила испытание. Отдергивают ниспадающий сверху полог белого шелка, вышитый серебряными звездами, и видят разметанную постель, со свисающими простынями и покрывалами, и где-то там, наверху – девочка, со спутанными волосами на смятых подушках, бледная, огромные глаза обведены сиреневыми кругами. Прежде чем успели просить ее, что означает весь этот беспорядок, она разразилась рыданиями, и сквозь них едва различим был ее тоненький голосок: «Прошу прощения, ваше величество… Я провела такую ужасную ночь, глаз не сомкнула, все у меня болит, я совсем разбита… Уж и не знаю, что такое в этой постели, можно подумать, что я спала на мостовой, на булыжнике, на скале, болит у меня как раз там, где поясница просто ужас какой-то… Если бы я спала на камнях, то чувствовала бы себя не хуже». – «Приди же в мои объятия! – воскликнула королева-мать. – Вот наконец истинная принцесса! Даю тебе в мужья моего сына, принца. Будьте счастливы!» Принц приветствовал принцессу, они поженились, и у них было много детей…

– Все это прелестно, но у меня-то нет на примете принцев, по одному для каждой из моих принцесс на горошине.

Мама Донзер встала и направилась в кухню приготовить липовый чай, который они по заведенному обычаю пили на ночь. Она крикнула девушкам:

– Отдыхайте, дети, не болтайте всю ночь…

Сесиль и Мартина, как и в деревне, спали в одной комнате. Общая ванная отделяла ее от комнаты родителей. Установлено было расписание для приема ванны: Мартина – по вечерам, Сесиль по утрам, а родители, принимавшие ванну раз в неделю, имели в своем распоряжении все воскресенье. Таким образом, никто друг другу не мешал.

Сесиль и Мартина раздевались. У каждой – свой туалетный столик, на котором в образцовом порядке разложена косметика. Сколько же ее там было! Девушки брали, что хотели, в парикмахерской мсье Жоржа, и не одни только образцы, ведь, кроме того, существовал еще и «Институт красоты», откуда Мартина приносила все косметические новинки, всегда зная, каких чудес можно ожидать от каждого из этих образцов косметического искусства. Они развлекались, пробуя на себе все модные оттенки румян, все новые духи, которые ежесезонно доставлялись мсье Жоржу и «Институту» в целях рекламы. Помимо того, и Мартина и Сесиль обожали коробочки, и их было наставлено у них на туалетах множество: и фарфоровые, и хрустальные, и опаловые, и перламутровые, и из ценного дерева… Между туалетными столиками на маленькой полочке стояли две лурдские богоматери– светлячки их ночей. Раздеваясь, девушки сразу вешали платья в шкаф, а белье складывали на маленькие серые лакированные стульчики в стиле Людовика XV, обитые водянисто-зеленым атласом: в доме любили водянисто-зеленый цвет. Мартина предпочитала преимущественно небесно-голубые оттенки, а Сесиль – розовые, это хорошо гармонировало с водянисто-зеленым. Покрывала были тоже водянисто-зеленые, из искусственного атласа. На стенах висели те же картинки, что и в деревне; звезды и полузвезды кино и полуодетые красавицы – Мартине и Сесили казалось, что к спальне больше всего подходит обнаженное тело. Между кроватей стоял ночной столик, и у каждого изголовья – по низкому креслу.