Розы на снегу - [16]

Четверо партизан, пригибаясь, побежали через редкий кустарник. Около леса остановились, прислушались. Погони не было. И вдруг впереди раздались автоматные опереди. Надо же было так случиться. Группа нарвалась на карателей, возвращавшихся из леса. Двое бойцов упали замертво.

— Беги! — приказал Гущев. — Домой — в город. Ночью передашь командиру…

Надя бежала, вздрагивая от резких автоматных очередей. Девушке казалось, что стреляют ей в спину. Но вот выстрелы смолкли. Надя остановилась: «Убили?.. Неужели убили?» Она хотела уже повернуть обратно, но вспомнила слова Гущева: «Передашь командиру…» — и побежала дальше. Крайний дом города — дом Тугановых. «Побуду до ночи, а там в лес», — рассуждала про себя Надя и не заметила, как свернула за угол своего дома. Навстречу в немецкой унтер-офицерской форме шел Терехов. На его холеном лице змеилась улыбка.

— Ага, пришла красотка. Где шлялась?

— У тетки была, в деревне, — стараясь быть беззаботной, ответила Надя. — Я приду в комендатуру сегодня. Вот только кое-что передам маме.

— Нет уж, пойдешь со мной. Марш, сука, а то пристрелю!

Туганову привели в здание бывшего райисполкома. Здесь размещался штаб карателей. В подвале они пытали свои жертвы. Жители города обходили этот страшный теперь дом, откуда и днем и ночью доносились стоны и крики.

За столом сидел фон Брем. С того дня, как Надя видела его, он похудел. Тонкая, в складках шея высоко и свободно болталась в вороте мундира. На столе лежали плетка и пистолет. Вошла переводчица Бахова. Надя видела ее раньше, но никак не ожидала встретить здесь. Следом Терехов ввел… Гущева.

У Нади сжалось сердце.

— Господин майор, — перевела Бахова отрывистую речь фон Брема, — будет задавать вопросы и требует отвечать, ничего не скрывая. Этим вы облегчите свою участь. Вы знаете Гущева? — обратилась она к Тугановой.

— Серегу-цыгана? — улыбнулась Надя. — Кто его не знает. Он живет в нашей бане.

— Вы были с ним, когда он подрывал поезд?

Надя недоуменно пожала плечами:

— Что вы? Я у тетки была.

Фон Брем встал. Постукивая по ладони плеткой, он медленно прошелся по комнате, даже не взглянув на арестованных. Поравнявшись с Надей, он резко повернулся и, ударив девушку плеткой по лицу, завопил:

— Ты есть бандит! Тебя надо стрелять! Ты был с ним. — Он указал плеткой на Гущева. — Карцер!

Терехов подбежал к Наде и потащил ее по лестнице в подвал, втолкнул в сколоченный в человеческий, рост ящик и злорадно крикнул:

— Заговоришь, стерва!

Через минуту откуда-то сверху хлынула вода. До утра простояла Туганова под холодным душем. Когда ящик открыли, девушка была без чувств.

Очнулась Надя в подвале. Открыв глаза, увидела склонившуюся над ней Лидию Ивановну Горохову, мужа которой встречала в партизанском отряде.

Лидия Ивановна обтерла ей лицо, накрыла своей шалью. До конца дня Туганову не трогали. Не вызывали ее и в последующие дни. «Наверное, отступились», — подумала Надя. Но она ошиблась.

В ночь на 23 января 1944 года всех, кто был в подвале, раздетыми, со связанными руками, повели в дом напротив. Узники знали: из этого здания увозят на расстрел.

Надю охватил страх — бил озноб, не хотела плакать, но слезы так и текли.

— Крепись, Надюшка, — услышала она знакомый голос. Прислонившись к стене, стоял Гущев. Его невозможно было узнать, так он был истерзан пытками.

В помещение ввалились пьяные гитлеровцы и Терехов. Арестованных вытолкали прикладами на улицу, посадили в машину и повезли в Терпицкий лес. Рядом с Надей сел Терехов, прошипел:

— Сам расстреляю.

Первой взяли из машины Лидию Ивановну. Раздался выстрел. Затем Терехов вытолкал Надю… Остановились у неглубокого окопа. На дне его лежала Лидия Ивановна, уткнувшись лицом в снег. Дулом пистолета палач откинул тугую косу. Надя хотела крикнуть: «Прощайте, Сережа!» — но не успела…

Оказывается, и палач может ошибиться. Упругая, толстая коса отодвинула дуло пистолета, и пуля, не задев жизненных центров, вышла через правую щеку. Вскоре Надя очнулась. В голове звенело, ее было не оторвать от земли. Наверху рядом звучали выстрелы. Кто-то кричал: «Бей, фашистская сволочь!» Потом все стихло. И вдруг она почувствовала, что ее тащат за ноги, подумала: «Сейчас добьют». Гитлеровец снял с Нади сапоги и отошел. Надя снова потеряла сознание, а когда пришла в себя, гитлеровцев уже не было.

Туганова хотела подняться, но руки… Руки были связаны за спиной, а ремень никак не удавалось развязать. Наконец удалось. Она поползла вдоль окопа, отыскала Сергея Гущева, стала тормошить и звать его, но он был мертвым. Вдруг рядом загудела машина. Надя уткнулась лицом в снег, замерла. Снова выстрелы. Потом — чей-то голос:

— Утром окоп зарыть!

Надя слышала, как постепенно стих гул мотора. Она перевернулась и долго лежала на спине, не шевелясь, всматривалась в темное, бесконечное морозное небо, на котором проступали дрожащие от холода звезды. А в ушах все еще звучало: «Утром окоп зарыть». Эти слова заставили наконец подняться. Собрав в окопе разное тряпье, Надя замотала им ноги, сняла с Гущева пиджак, который оказался ей по колено, укутала лицо и голову старой шалью Лидии Ивановны и с трудом выползла из ямы.