Розы без шипов. Женщины в литературном процессе России начала XIX века - [52]

Алцей, ты говоришь, поет Фадея хуже! —

Потише говори! Услышит Аполлон

И шуточку с тобой сыграет ту же,

Сыграл какую он

С Мидасом, за его суждения кривые:

Ослиные тебе даст уши иль свиные[391].

Вероятно, эпиграмма написана по следам какого-то литературного спора, но установить это не представляется возможным. Бунина обращается к античным персонажам: Алцей (Алкей) — поэт, современник Сапфо (по одной из версий — ее возлюбленный); другой герой стихотворения Буниной, Мидас, согласно мифу, получил в наказание ослиные уши — за то, что в поэтическом состязании предпочел Пана Аполлону, покровителю поэзии и других искусств. Параллель «незадачливый судья — Мидас» продолжает тему литературного судейства, затронутую в «Пекинском ристалище», но в сниженной, эпиграмматической форме. И хотя стихотворение расположено не сразу после «Пекинского ристалища», метапоэтическая тема проходит через весь сборник, поэтому стихотворения, ее затрагивающие, образовывают смысловое единство.

В «Обещании страждущему бессонницей» ирония направлена уже на деятельность самой поэтессы:

Он

Я ночи все не сплю, — томлюсь, — изнемогаю…

Я

Уснешь, — не унывай! Поэму я слагаю[392].

В примечании Бунина сообщает: «Сия мысль повстречалась мне тогда, как я писала дидактическое свое „О счастии“ стихотворение»[393]. «Обещание…» шуточное, похожее на альбомную виньетку, тем не менее поэтесса поместила его в том сочинений. Авторское примечание напоминает читателю о дидактическом сочинении (и, возможно, приглашает к прочтению). В то же время в педалировании «скучности» дидактического сочинения просматривается и некоторое кокетство, так как якобы «снотворное» дидактическое стихотворение «О счастии» было благосклонно воспринято современниками: известны как минимум два положительных отзыва, принадлежащих литераторам из разных лагерей — Хвостову и Батюшкову[394], их отклики не предназначались для широкого круга читателей, но, вероятно, отражали некоторое общее представление о стихотворении. Таким образом, демонстративная готовность поэтессы к самоиронии оборачивается тонкой литературной игрой.

Стихотворение «Майская прогулка болящей», важный для второй части «Неопытной музы» текст, содержит мотивы, которые впоследствии будут прочитываться как автобиографические. Позднее Бунина включила его в свое итоговое собрание, оно встраивалось в значимый для автора биографический сюжет, что, очевидно, придало ему значимость и в глазах читателей: «Майская прогулка…» была высоко оценена немногочисленными критиками и впоследствии включалась в подборки стихотворений Буниной. Тематически «Майская прогулка» близка к элегии: героиня в лирическом монологе изливает боль и страдания, с которыми подчеркнуто контрастирует эмоционально очерченный пейзаж. В своем исследовании об элегии Жуковского «Сельское кладбище» В. Н. Топоров выделил мотив «смерти юноши», варьирование которого составило основу «унылой элегии»[395]. Сама по себе топика болезни была распространена в любовной лирике, особенно в любовной элегии XVIII века, где ее элементы использовалась в метафорическом плане. Можно привести многочисленные примеры таких устойчивых мотивов:

Терплю болезни люты,

Любовь мою храня;

Сладчайшие минуты

Сокрылись от меня[396];

Возможно ли болезнь не чувствовать больному?

Подвергнут я навек мучению презлому;

Бескровну рану днесь ты в сердце мне дала,

И ум ты мой к себе, драгая, привлекла[397];

А ты болезнь мою еще усугубляешь,

Я пламень, а ты лед против употребляешь.

Всечасно о тебе я слезны токи лью,

А ты смеешься мне, узнав тоску мою[398];

Забыть прелестный взор и истребить мечтанье ―

То средство, чтоб болезнь сердечну исцелить…

Но средства сил мне нет сего употребить![399]

Бунина пользуется испытанными приемами, но заостряет и усиливает метафоры. Именно в «Майской прогулке» болезнь впервые в русской литературе становится фактом поэтической биографии. Известно, что заболевание у Буниной[400] дало о себе знать между 1810 и 1815 годами. В 1815 году она отправилась для лечения в Англию, первая половина года была потрачена на подготовку к долгому путешествию. Это дает биографам основания для отсчета болезни с 1815 года, однако логично предположить, что, прежде чем решиться на дорогостоящую и длительную поездку, для которой необходимо было найти финансовую поддержку, Бунина обращалась к российским врачам, см. об этом:

Все средства были употребляемы к исцелению бедной страдалицы: для нее нанимались дачи, и отличнейшие медики Двора, особ Высочайшего Дома навещали ее; из главной аптеки безденежно отпускались лекарства, но все было тщетно. Наконец решились испытать последнее средство — путешествие в Англию[401].

Из этого описания можно предположить, что ко времени поездки история болезни Буниной была уже достаточно длительной, что подкрепляет биографическую трактовку стихотворения, но не исключает литературных источников его топики. В соответствии с поэтическими конвенциями времени болезнь героини в «Майской прогулке болящей» не называется, но описание физических страданий в общем позволяет истолковать ее как чахотку:

Ад в душе моей гнездится,