Розы без шипов. Женщины в литературном процессе России начала XIX века - [12]
Вновь к творчеству Жанлис Карамзин обратился пятнадцать лет спустя. Почти в каждой части журнала «Вестник Европы» на протяжении 1802–1804 годов он помещал переводы из Жанлис или материалы о ней. О. Б. Кафанова прослеживает у Карамзина двойственную переводческую позицию в этот период. В некоторых произведениях «он полно и тщательно воспроизводил подлинник, но чаще всего французские сказки-повести претерпевали в его интерпретации серьезные изменения»[70]. В отношении французской писательницы Карамзин использовал прием «идеологического» редактирования. Жанлис была известной противницей философии просвещения и в своих произведениях часто нападала на Вольтера и Руссо. В переводе повести L’ Apostasie ou la Dévote («Вольнодумство или набожность») Карамзин устранил все критические упоминания Вольтера и Руссо, а также убрал замечание о безнравственности романа «Новая Элоиза». Вместе с тем Карамзин поместил в «Вестнике Европы» заметки госпожи Жанлис «Свидание Госпожи Жанлис с Вольтером»[71] и «Знакомство Госпожи Жанлис с Жан-Жаком Руссо». И та и другая носят анекдотический характер, однако в «Воспоминаниях», посвященных Вольтеру, недоброжелательное, точнее ироническое отношение мемуаристки к герою более ясно артикулировано. Это заставило Карамзина сделать примечание:
Разумеется, что это свидание было очень давно; но описание его напечатано в нынешнем году Французской Библиотеки. Нет нужды замечать, как оно любопытно… Госпожа Жанлис еще в молодых летах бросила перчатку великой тени фернейского мудреца и сражается доныне с его славою. Не мудрено, что он является здесь не в светлых лучах, а в некотором затмении![72]
Несмотря на иронический пассаж в адрес Жанлис, публикация этого текста была полемически заострена против самого фернейского патриарха и является отголоском размышлений о значимой для Карамзина проблеме.
Средние и посредственные — именно так часто характеризовали и произведения самой Жанлис. Так, например, П. И. Макаров писал о ней:
Посредственные романы ее всегда будут нравиться, всегда с приятностию станут читать их. Сохраняя строго благопристойность, она умела дать цену действиям самым маловажным; у нее один взгляд, одно слово, одно пожатие руки — значат более, занимают читателя более, нежели у других авторов последняя жертва любви[73].
Посредственность и благопристойность произведений Жанлис маркируется как достоинство: они безопасны (в них нет тлетворных идей, как у того же Вольтера) и понятны многим. Не в последнюю очередь именно эти качества привлекали в ней Карамзина, ведь его задачей было привлечение новых читателей: «Не знаю, как другие, а я радуюсь, лишь бы только читали! И романы самые посредственные, — даже без всякого таланта писанные, способствуют некоторым образом просвещению»[74].
Собственное отношение Карамзина к плодовитой писательнице (и ее коллегам) было окрашено иронией — это видно из заметки в разделе «Смесь» шестого номера «Вестника Европы» за 1802 год, сообщавшей о реакции публики на смерть парижского слона (вероятно, речь идет о смерти слона в Парижском зоопарке):
…госпожи Жанлис, Кондорсет[75], Талльен[76], Бертен[77] приходили изъявлять ей <«овдовевшей» слонихе> сожаление; <…> первая рассыпала у ног ее 40 томов сочинений своих; <…> вторая философствовала с ней; <…> третья советовала ей снова выйти замуж и тотчас развестись; <…> четвертая критиковала наряд ее, фигуру хобота и проч.[78]
Конечно, эти наблюдения, принадлежащие «французскому журналисту», расценены как «не очень остроумные», однако, зная о склонности Карамзина к литературной игре и его культурном скепсисе, можно предположить, что ироническая оценка Жанлис в заметке близка его собственной. Пропаганда Жанлис отвечала его просветительским задачам: ее сочинения были поучительны и безопасны для читательниц, особенно для тех, которые хотели писать сами, — в отличие от более радикальной мадам де Сталь.
Имя мадам де Сталь тоже являлось на страницах «Вестника Европы», но гораздо реже, отношение Карамзина к ней было сдержанным. Он перевел ее роман Zulma, в русском варианте получивший заглавие «Мелина». В этом романе де Сталь еще остается в рамках сентиментальной чувствительности:
Для того, чтобы описать любовь, я хотела показать картину горя самого ужасного и характер самый страстный. Когда горе бывает бесповоротным (безвозвратным), тогда душа находит какое-то хладнокровие, которое позволяет думать, не переставая страдать. Вот в таком состоянии страсть должна стать самой выразительной. Я пыталась поставить в такое положение Зюльму. Это писание более всех других близко моей душе[79].
Роман был близок Карамзину: «В переводе он не только воспроизвел зарождение и развитие глубокого чувства Мелины, ее самопожертвование ради Фернанда, трагический, горестный исход этой любви. Он также внес в стиль произведения дополнительную лирическую тональность»
