Розовый слон - [12]

Здесь был другой Бирзгале, который Бертул еще не знал, и его одолели сомнения, узнает ли он его. Хотя он родился и вырос в Риге на улице Бикерниеку среди фабричных труб, он уже лет семнадцать кочевал по санаториям и больницам, а последние десять провел в санаторных библиотеках, клубах, потому что не боялся заразиться туберкулезом, так же как жена вора не боится, что муж сможет обокрасть ее. И такими чужими показались Бертулу сегодня эти новые кварталы. Он не знал, занимает ли домохозяйка у соседки соль, ходят ли мужья друг к другу играть в очко, найдутся ли в доме и такие, кто поможет внести шкаф на пятый этаж. И чем вечерами занимаются те, которые не смотрят телевизор. Нельзя руководить теми, кого не знаешь, но ведь он должен руководить культурной жизнью Бирзгале. Бертул повернул к старому городу.

Недалеко от центра находилось нечто вроде парка — на травяном лугу росли величавые березы, вековые туи, узловатые стволы которых напоминали скорее заскорузлые корни. В кустах акации виднелось несколько камней известкового туфа. Зеленый плюш моха покрыл надписи на них. Каменные фундаменты чугунных крестов. Старое кладбище. Очень старое, раз уж позволено ходить по крышам гробов. Не так же ли когда-нибудь… похоронят и старый Бирзгале и вместо него встанет тогда новый — с серийными домами из силикатного кирпича. Неужто в самом деле за ватерклозеты отдадут этот городок, где каждый дом, красивый или некрасивый, построен на свой манер и все вместе такие славные! Чтобы не допустить этого, Бертул решил развить активную культурную жизнь.

На краю кладбищенского парка под кленами находилось здание, первый этаж которого был построен из камня, а второй — деревянный. В царские времена внизу была каталажка, а наверху размещалась сама полиция. Из-за предрассудков или из-за привидений после войны ни одно уважающее себя учреждение не пыталось обосноваться здесь. В каталажке какое-то время хранили собранные шкуры и шерсть. Потом одному почтовому служащему-пенсионеру пришло на ум, что тут следует открыть отделение краеведческого музея, где можно показывать другим почтовые марки, собранные им самим, и прокламации 1905 года. Его поддержал фотограф Пакулис, вместе с которым почтальон потягивал пиво. Пакулис за свою долгую жизнь фотографировал не только молодоженов, но и семнадцатилетних красногвардейцев в 1919 году, вооруженных наганами в шпагами, в застегнутых по самый подбородок френчах, а также и теперешний дом культуры, когда паводки заливали буфет. Так потихоньку в Бирзгале возник свой музей. Чтобы посредством музея попасть в бессмертие, все художники, уроженцы Бирзгальского края, дарили ему свои менее ценные картины.

У входного портала Бертул встретил бухгалтера Боку. В подтяжках, с закатанными рукавами и все же при галстуке.

— Я был бы благодарен вам, если бы вы меня так… слегка проинформировали о присутствующих, иначе… неудобно, если.

— С удовольствием. За тридцать лет все проходили через мои книги.

Они вошли в нижний — каменный этаж. С полотен картин их приветствовали известная учительница, трактористы и свинарки в ослепительно белых, будто одолженных из аптеки, халатах. Поросята, взятые на руки, как грудные дети, радужно улыбались. Тут же стояла льнотрепалка, сгружены разного фасона побитые и простреленные каски, борона с деревянными зубьями. На втором этаже вдоль стен висели витрины с фотографиями, документами, на стене растянут флаг с надписью в старом стиле "Бирзгальское певческое общество". Места большей частью были уже заняты. Поскольку это было собрание на добровольных началах, то все старались сидеть на первых, а не на последних рядах. Касперьюст тоже плотно занимал один стул в первом ряду. Молодой человек с бакенами, которые почти что соединялись под подбородком, движениями балетмейстера скользил перед аудиторией, показывая большие фотографии.

— Тот, что говорит и показывает, это сын старого фотографа Пакулиса, он тоже фотограф. С лысиной и в сетчатой рубашке — это один отдыхающий из Ленинграда, говорят, он музыкальный критик, приезжает каждое лето к тетке. А тот, с прямой спиной, в полосатой рубашке…

— С загривком буйвола?

— Я бы осмелился так выразиться лишь в том случае, если бы был абсолютным трезвенником, ибо Кергалвис — председатель общества блюстителей порядка, к тому же работает в банке. Его боятся не только пьянчужки, но даже и бухгалтеры. Рядом с ним.

— С прямой спиной?

— У нее и характер прямой. Шпоре, заведующая прачечной. Помощница Кергалвиса в дружине и в детской комнате милиции.

— Значит, незамужняя.

— Нет, разведенная. Мужу приглянулась более молодая. Мужчина обманул ее, а она с тех пор ненавидит молодых девушек. Вечерами по субботам Шпоре появляется у входа в дом культуры. Тот, с лентой вокруг головы…

— …и трупиком на собачьей цепи на груди — поэт Скродерен.

Скродерен, сидя во втором ряду, был наиболее активен. Он постоянно вертелся вокруг своей оси, чтобы его видели со всех сторон и все. Рядом со Скродереном высилась широкая спина в белой нейлоновой рубашке, и над ней в поперечном измерении одинаковая с шеей поднималась голова, украшенная тщательно подстриженными короткими светлыми волосами. Синие брюки приятно подчеркивали белизну сорочки.