Розовый Меркурий - [16]

Через неделю я получил из Лейпцига ответ заказным письмом. Большой конверт был полон американских марок, безупречных, как новенькие, марки были стоимостью от од­ного до многих центов и сентаво. К ним было приложено письмо. Меня спрашивали, до­волен ли я и на самом ли деле я отстриг друг от друга, как писал, две объединенные сак­сонские тройки? Быть этого не может! Ведь это грешно! И добавляли, что если имеются еще другие, то чтобы я присылал, даже если они не безукоризненны.

Во второй раз я послал ему ту, не совсем красивую марку, но получил в обмен такой же пакет, даже чуть побольше. Я оказался настолько разумным, что попросил, чтобы мне также прислали журнал, который многому научил меня. Например, я узнал, что такое ка­талог или что четыре баварские единички в одном блоке означают четыре неразрезанные марки, и в таком случае они стоят намного дороже, чем четыре отдельных. Вообще жур­нал давал мне много различных необходимых сведений. Так что вскоре моя коллекция на­чинала перерастать мальчишескую. Если бы я не боялся отца и выписал себе один из тех альбомов для среднего коллекционера, о которых объявлялось в журнале, я заполнил бы такой альбом. Тогда я мог это сделать, в восьмидесятых годах, а Зенфу я смог послать не­сколько неповрежденных баденских марок, которые из-за хрупкой бумаги очень ломки.

Мне захотелось похвастаться Шварцу своими переполненными тетрадями, коллек­цией сына бедного тряпичника. И тут произошло необычное. Он из гонора сразу перестал интересоваться марками и начал помогать отцу торговать с крестьянами в его предпри­ятии. Значит, я косвенно как бы помог ему сделать карьеру!

А со мной как было дальше? Однажды, в воскресный вечер, отец спросил у меня, имеет ли моя коллекция, над которой я как раз сидел, какую-нибудь ценность. Я быстро мысленно подсчитал, сколько саксонских троек, блоков и баварских полосок, сколько прусских, любекских и мекленбургских марок я послал Зенфу, и сообщил отцу самую низкую стоимость: «Этак, тысячи полторы, а возможно, и две».

Вот тут отец схватил меня, перегнул через колено и выпорол ремнем, сколько влез­ло. Отец не выносил, когда я лгал. Ведь за такие деньги можно было у нас тогда купить целое хозяйство или завести приличный извоз с двумя парами лошадей! Извоз, хотя бы с одной лошадью, был жизненным идеалом моего отца, а я, мальчишка, бросаюсь такими суммами, да еще ссылаюсь на использованные марки!

И все же какой-нибудь год спустя я на вырученные от марок деньги осуществил его мечту. Вот я и ответил на ваш вопрос: как я начинал, это конец рассказа.

—  Про Зенфа вы только начали и не закончили.

—  Тогда у вас будет еще один конец. В жизни все не так, как в рассказах. Добавьте еще кусок жизни — и сразу у вас будет новый конец для вашего рассказа. И так вы добав­ляете и добавляете, пока не подойдете к настоящему, последнему концу. Так и с рассказом о Зенфе.

Он все больше и больше втягивал меня своими письмами в филателию. Чтобы удов­летворять его требования, мне пришлось узнать, что такое штемпеля и какова их цен­ность, что значат марки на конверте, блоки, зубцовка, андреевские кресты и тому подоб­ные вещи, о которых и взрослый филателист знал тогда немного, не то что такой парниш­ка из Будейовиц, как я. Постепенно я понял, что у меня на чердаке сущие сокровища, хотя тогда я еще и понятия не имел о том, как будут когда-нибудь расцениваться австрийские шестикрейцеровые и двухкрейцеровые марки в парах из середины листа или марки с пе­чатью с обеих сторон с токайской просечкой, или меркурий, гербовые марки, использо­ванные как почтовые, или по-разному наклеенные одиночные марки, например, одна на другой, а то и с другого конца (последним увлекался один венгерский почтмейстер), ка­ким спросом будут пользоваться старинные штемпеля всех форм и цветов и вообще по­добные редкости. Впрочем, даже господин Зенф не интересовался тогда ими, а поэтому те запасы остались у меня с того времени почти нетронутыми.

Переписываясь, я довольно хорошо познакомился с господином Зенфом. «Уважае­мый господин», — обращался он ко мне, а подписывал письма: «С коллекционерским приветом».

В его письмах все чаще и чаще прорывалось любопытство и желание увидеть мои запасы собственными глазами. Он писал, что ему хотелось бы встретиться со мной, по­смотреть вместе мои запасы и вообще заключить солидную сделку. Но меня все это не ра­довало. Я боялся отца. Во-первых, я стащил у него бумаги крейцеров на двадцать. А он подбирал каждую бумажку на улице. Во-вторых, обмен, а не продажа марок выглядел в глазах отца мотовством, и я получил бы, наверно, страшную порку. И тот же Зенф мог бы рассказать отцу о моих проделках.

Я увиливал. Мол, не очень это удобно приезжать ко мне. И тут я однажды нахожу в своем сундуке конверты германских государств, обклеенные марками Северо-германского почтового союза, — сегодня-то я понимаю, какая это была редкостная комбинация, — и я не удержался. Написал ему. Он немедленно ответил, что даже почте нельзя доверить та­кие ценности, и назначил день своего приезда пражским скорым поездом. Он сообщал, что едет в Вену, так что остановка в Будейовицах не будет ему в тягость.