Рождество под кипарисами - [75]

– Я вас всех убью!

Он держал в руке пистолет, целясь в прекрасное лицо Сельмы. Несколько недель назад он оформил разрешение на ношение оружия. Он сослался на необходимость защищать свою семью, на то, что в сельской местности стало небезопасно, что они могут рассчитывать только на себя. Матильда закрыла лицо руками. А что еще она могла сделать? Она не хотела это видеть – видеть, как смерть придет к ней от руки мужа, отца ее детей. Потом подумала о дочери, о малыше, мирно спящем в кроватке, о рыдающей Сельме и повернулась к детской спальне.

Амин проследил за ее взглядом и заметил Аишу: ее курчавая шевелюра была пронизана неярким светом из комнаты. Она походила на призрак.

– Я вас всех убью! – снова закричал он, размахивая пистолетом во все стороны.

Он не знал, с которой из трех начать, но не сомневался, что как только решится, то сразу их застрелит, одну за другой, холодно и безжалостно. Их всхлипы, их крики слились в единый хор, Матильда и Сельма умоляли его о прощении, он слышал свое имя, потом услышал: «Папа!» – и вспотел, и ему показалось, что куртка разом стала ему мала. Он уже когда-то стрелял – в мужчину, во врага. Он уже стрелял и знал, что сумеет снова это сделать, что это будет быстро, страх уляжется и наступит облегчение, и даже придет ощущение всемогущества. Но он услышал: «Папа!» – это слово донеслось оттуда, со стороны детской, на пороге которой стояло его дитя в промокшей на подоле ночной рубашке, в лужице, натекшей между ног. На миг он испытал желание выстрелить в себя. Это могло бы разрешить сразу всё, не пришлось бы больше никому ничего говорить, ни с кем объясняться. Его выходная куртка была бы вся в крови. Он выронил револьвер и, не глядя на них, вышел.

Матильда приложила палец к губам. Продолжая беззвучно плакать, она сделала Сельме знак не шевелиться. На четвереньках кинулась к револьверу. В глазах у нее стояли слезы, из носа обильно текла кровь, и было трудно дышать. Перед глазами сверкали молнии, и ей пришлось на несколько секунд сжать ладонями виски, чтобы не отключиться. Она обеими руками взяла револьвер, который показался ей очень тяжелым, и стала крутиться в разные стороны, как бесноватая. Она озиралась, пытаясь придумать, как избавиться от оружия. Бросила отчаянный взгляд на дочку, потом, поднявшись на цыпочки, вцепилась в огромную терракотовую вазу, стоявшую на книжном шкафу. Она слегка ее наклонила и бросила в нее пистолет. Опустила вазу на место, та несколько раз качнулась, а они тем временем стояли, окаменев от ужаса, представляя себе, что ваза сейчас разобьется, Амин вернется, увидит осколки и застрелит их.

– Послушайте меня, мои дорогие!

Матильда притянула к себе Сельму и дочку, прижала их к сердцу, которое билось так сильно, что Аиша испугалась. В нос Матильде ударил запах мочи и крови, и она решительно произнесла:

– Никогда не говорите ему, где револьвер, вы слышите? Даже если он будет вас умолять, если будет угрожать или предлагать что-то взамен. Никогда не говорите, что пистолет в вазе. – Они медленно кивнули. – Я хочу, чтобы вы произнесли это вслух, чтобы сказали: «Обещаю». Скажите!

Выражение лица Матильды стало очень сердитым, и девочки послушно дали обещание молчать.

Матильда отвела их в ванную, наполнила большой таз теплой водой и посадила туда Аишу. Она постирала маленькую ночную рубашку, потом приложила к своему лицу и к лицу Сельмы салфетки, смоченные в ледяной воде со спиртом. Нос у нее ужасно болел. Она не рискнула к нему притронуться, но знала, что он сломан, и, несмотря на боль, несмотря на гнев, думала о том, что теперь подурнеет. Вдобавок к тому, что Амин растоптал ее достоинство, он еще оставил ее с расплющенным носом, как у боксера, с лицом не лучше морды паршивого пса.

Аиша знала, что у женщин бывают синие лица. Она часто таких видела – матерей с заплывшими глазами, с фиолетовыми отметинами на щеках, с разбитыми губами. В то время она даже считала, что макияж придумали именно для этого. Чтобы маскировать следы от мужских кулаков.

В ту ночь они, все втроем, спали в одной комнате, в одной кровати, переплетя ноги. Перед тем как уснуть, Аиша, прижавшись спиной к животу матери, прочла вслух молитву:

– Благослови, Господи, мой сон, в который я собираюсь погрузиться, дабы дать себе отдых и с новыми силами служить Тебе. Пресвятая Дева, Матерь Божья, моя главная, после Него, надежда, мой добрый ангел, моя святая покровительница, прошу Твоего заступничества, защити меня этой ночью, и во все дни моей жизни, и в час моей кончины. Аминь.

Они проснулись в тех же позах, как будто парализованные страхом, что он вернется, как будто веря, что втроем они будут непобедимы. Во время беспокойного сна они словно превратились в единое существо, рака в панцире или моллюска в раковине. Матильда прижала к себе дочь, ей хотелось бы, чтобы Аиша перестала существовать и она, ее мать, исчезла бы вместе с ней. Спи, спи, дитя мое, это всего лишь дурной сон.

* * *

Всю ночь Амин ходил по окрестностям. В темноте натыкался на деревья, ветки царапали ему лицо. Он шагал, проклиная каждый арпан этой скудной земли. В помутнении рассудка, в бреду он начал считать камни и пришел к выводу, что они составили заговор против него, что они тайком размножаются и тысячами рассеиваются по всем гектарам его земли, чтобы ее невозможно было возделывать, чтобы сделать ее бесплодной. Ему хотелось растереть пальцами всю эту каменистую почву, размолоть ее зубами, разжевать и выплюнуть гигантское облако мелкой пыли, чтобы оно покрыло все вокруг. Было холодно. Он сел у подножия дерева. Его всего трясло, он втянул голову в плечи, съежился и погрузился в полудрему, оглушенный алкоголем и стыдом.