Рождество под кипарисами - [32]

* * *

Класс остановился перед темным зданием; можно было только гадать, для чего оно предназначено и что находится внутри. Мужчина в темно-синем костюме ждал их у двери, которой на самом деле не было: входом служило отверстие, пробитое в стене. Гид стиснул руки, держа их перед ширинкой, и, судя по всему, крайне смутился и даже испугался, увидев, что к нему приближается целый рой школьниц. Он заговорил высоким дрожащим голосом, повышая его, чтобы перекричать жужжание болтливых девиц, и монахиням пришлось сердито прикрикнуть, чтобы гида наконец стало слышно.

– Мы будем спускаться по лестнице, – предупредил он. – Внизу темно и пол скользкий. Я прошу вас быть очень внимательными.

Как только девочки вошли в помещение, напоминавшее пещеру, они смолкли, онемев от страха, от пронизывающего холода, которым тянуло от земляных стен, и мрачной атмосферы этого места. Одна из девочек – в темноте не видно было, кто именно, – испустила заунывный крик, подражая не то стону призрака, не то волчьему вою.

– Барышни, проявляйте уважение. Здесь наши братья христиане терпели тяжкие муки, – произнесла сестра Мари-Соланж.

Девочки молча прошли по лабиринту больших и маленьких коридоров. Сестра Мари-Соланж передала слово молодому гиду, и тот заговорил дрожащим голосом. Нежный возраст слушательниц застал его врасплох, и он не знал, о чем можно рассказывать столь юным и впечатлительным созданиям. Он много раз умолкал, подбирая слова, повторялся, просил его извинить, вытирал лоб изношенным носовым платком.

– Мы с вами находимся в помещении, именуемом тюрьмой христиан, – сообщил он.

Гид протянул руку к стене, расположенной перед ними, и они вскрикнули, когда он указал им на надписи, оставленные узниками несколько веков назад. Теперь он повернулся спиной к школьницам и в конце концов забыл об их присутствии, отчего существенно выиграл и в красноречии, и в смелости. Он рассказывал о жестоких страданиях множества людей – «в конце семнадцатого века их насчитывалось примерно две тысячи», – которых Мулай Исмаил заточил здесь, особо отмечал гениальность «султана-строителя», приказавшего прорыть километры подземных туннелей, где ползали эти рабы, изнемогая и умирая, ослепшие, загнанные в западню.

– Посмотрите наверх, – произнес он сурово, как приказ, и девочки молча задрали головы к потолку. В камне была пробита дыра, через нее, сообщил гид, сюда бросали пленников и еду, которой едва хватало, чтобы выжить.

Аиша крепко прижалась к сестре Мари-Соланж. Она вдохнула запах ее рясы, вцепилась пальцами в веревку, завязанную на талии вместо пояса. Когда гид подробно объяснил им, как была устроена система помещений под названием «матмура» – лабиринт подземных ходов и колодцев, где находились в заточении пленники султана и где порой они умирали от удушья, Аиша почувствовала, как на глаза у нее навернулись слезы.

– В самих стенах, – добавил молодой человек, которому понравилось пугать нежных пташек, – так вот, в этих стенах до сих пор находят человеческие скелеты. Рабы-христиане возводили также высокие крепостные стены, служившие для защиты города, и когда они падали от усталости, их замуровывали.

Гид заговорил замогильным голосом прорицателя, от которого дети задрожали. Если немного копнуть под камнями, то во всех крепостных стенах этой славной страны, во всех оборонительных сооружениях имперских городов[14] можно обнаружить тела рабов, неверных, неугодных иностранцев. Несколько дней после этой экскурсии Аиша ни о чем больше думать не могла. Ей повсюду мерещились скрюченные скелеты, и она страстно молилась за упокой их истерзанных душ.

* * *

Спустя несколько недель Амин обнаружил жену у изножья кровати: она лежала, уткнувшись носом в пол, прижав колени к груди. Она стучала зубами так сильно, что он испугался, как бы она не откусила язык и не проглотила его, как нередко случалось с эпилептиками в медине. Матильда стонала, и Амин поднял ее на руки. Он почувствовал ладонями ее напряженные мышцы и стал гладить ее по плечу, чтобы успокоить. Он позвал Тамо и, не глядя на нее, поручил ухаживать за женой: «Мне нужно работать. Позаботься о ней».

Когда он вернулся вечером, Матильда бредила. Она металась, словно узница, в мокрых простынях, на эльзасском диалекте звала мать. Температура поднялась так, что ее тело резко выгибалось, как от ударов тока. Аиша стояла в ногах кровати и плакала. На рассвете Амин объявил: «Я еду за врачом». Сел в машину и умчался, оставив Матильду на попечение служанки, на которую болезнь хозяйки, похоже, не произвела никакого впечатления.

Оставшись одна, Тамо сразу взялась за дело. Она смешала какие-то растения, тщательно отмерив количество каждого из них, и залила их крутым кипятком. Под изумленным взглядом Аиши хорошо перемешала пахучую массу и пояснила: «Надо прогнать злых духов». Она раздела Матильду, которая никак не реагировала, и обмазала густой смесью все ее большое, ослепительно-белое тело. Она могла бы испытать злорадное удовольствие оттого, что хозяйка оказалась полностью в ее власти. Она могла бы отомстить этой суровой высокомерной христианке, обращавшейся с ней как с дикаркой, говорившей, что она грязная, как тараканы, которые копошатся вокруг глиняных кувшинов с оливковым маслом. Но Тамо, выплакавшись за ночь в одиночестве, у себя в комнатушке, теперь усердно растирала бедра своей хозяйки, клала ладони ей на виски и искренне молилась за нее изо всех сил. Прошел час, и Матильда успокоилась. Ее подбородок расслабился, она перестала скрипеть зубами. Сидя у стены с зелеными от снадобья пальцами, Тамо неустанно повторяла жалобную молитву, и Аиша угадывала интонацию по ее губам.