Рождественское утро - [2]

- А я и сам не хочу с ними играть. Они плохие.

К ним домой полиция ходит.

- А откуда Сайта Клаус узнает, что мы с Питером Догерти прогуляли школу? - взвился я, потому что этот маленький выскочка вывел меня из терпения.

- Как откуда? Мамочка ему скажет.

- Да как же она ему скажет, если он живет на Северном полюсе? Бедная Ирландия, учит вас, учит, а вы?

Сразу видно, что у тебя еще молоко на губах не обсохло.

- У самого тебя не обсохло, я грамотнее тебя читаю, и Сайта Клаус ничего тебе не принесет.

- Ладно, поживем, увидим, - насмешливо произнес я с видом человека бывалого.

Но, если сказать истинную правду, мой "бывалый человек" был настоящей липой. Ведь вся эта компания, наделенная сверхъестественной силой... если захотят, сразу дознаются, кто что натворил. Да и из-за прогула меня мучила совесть - уж слишком сильно расстроилась мама.

В ту ночь я решил, что самое правильное для меня - встретиться с Сайта Клаусом лично и все ему объяснить.

Он мужчина и должен меня понять. Я был хорошеньким мальчонкой и, когда хотел, умел производить приятное впечатление. Помню, однажды я только улыбнулся, и один старичок на Порт Мэлл дал мне пенни. Наверное, если я останусь с Клаусом один на один, мне удастся разжалобить его и вытянуть из него что-нибудь стоящее. Хорошо бы игрушечную железную дорогу - лото и "Вверх-вниз" мне жуть как надоели.

Я начал тренироваться: лежал без сна и считал, сначала до пятисот, потом до тысячи, стараясь услышать, как часы на башне Шендон пробьют одиннадцать, а потом и двенадцать часов. Я был уверен, что Клаус придет ровно в полночь - идет-то он с севера, значит, сначала обойдет наш район, а уж потом - южную сторону.

Иногда я умел быть очень дальновидным. Беда только, что дальновидность эта не всегда была направлена куда следует.

Я так увлекся всеми этими подсчетами, что думать о маминых заботах мне было просто некогда. Я, Санни и мама ходили в город, и, пока она делала покупки, мы стояли возле магазина игрушек на Норт-меин-стрит, разглядывали витрину и выбирали подарки, какие хотели бы получить на рождество.

В канун рождества отец принес с работы жалованье и деньги отдал маме. Она с сомнением пересчитала их, и лицо ее побелело.

- В чем дело? - раздраженно рявкнул он. - Что тебе не так?

- Что не так? - переспросила она. - И это на рождество?

- А ты думаешь, мне на рождество платят больше? - съязвил он и сунул руки в карманы, словно защищая то, что там осталось.

- Боже мой! - в смятении пробормотала она. - А в доме ни пирога, ни свечи, ничегошеньки нет!

- Ну ладно, ладно, - закричал он, распаляясь. - Сколько стоит твоя свеча?

- Ради всего святого, - воскликнула она, - может, отдашь мне все деньги и не будешь устраивать сцен при детях? Неужели ты думаешь, что я могу лишить их радости в такой день?

- Считай, что тебе и твоим детям не повезло! - взревел он. - Я, значит, должен от сочельника до сочельника гнуть спину, а денежки ты будешь выбрасывать на игрушки? Вот, - добавил он и кинул на стол две монеты по полкроны. - Больше не получишь, так что распорядись ими с умом.

- Правильно, остальное получат бармены, - горько сказала она.

Позже она пошла в город, уже без нас, и принесла много свертков, в одном из которых лежала рождественская свеча. Мы подождали отца, но он все не приходил, и тогда мы сели за стол без него и стали пить чай с рождественским пирогом, а потом мама поставила Санни на стул, дала ему чашу со святой водой - побрызгать на свечу - и, когда он ее зажег, сказала: "Небесный свет да озарит наши души". Она была расстроена, что нет отца, ведь обряд со свечой совершают самый старший и самый младший в семье. Когда мы повесили чулки у изголовья наших кроватей, отца все еще не было.

Начались два самых трудных часа в моей жизни.

Мне страшно хотелось спать, но я боялся упустить железную дорогу, и вот лежал с открытыми глазами, придумывая, что надо сказать Клаусу, когда он придет.

Я говорил с ним по-разному, то игривым тоном, то серь-"

езным, потому что старичкам нравятся разные дети:

одним - скромные и воспитанные, другим - озорные и веселые. В общем, я все отрепетировал, потом для компании попробовал разбудить Санни, но он спал, как сурок.

Часы на Шендоне пробили одиннадцать, и вскоре я услышал, как щелкнула задвижка, но это оказался всего лишь отец.

- Привет, жепупгка! - воскликнул он, как бы удивляясь, что мама его ждет, потом смущенно захихикал. - Что так поздно засиделась?

- Ужинать будешь? - бросила она.

- Нет, не хочу. Я заглянул к Денипу, и он попотчевал меня жарким из свинины (Денин - это мой дядя).

Жуть как люблю жаркое из свинины... Это что, уже так поздно? притворно удивился он. - Знай такое дело, я бы заглянул в церковь на полуночную мессу, "Адесте"

бы послушал. Обожаю эту молитву, прямо за душу берет,

И он замурлыкал фальцетом:

Adeste fideles

Solus domus dagus.

Латинские молитвы отец вправду обожал, особенно когда бывал навеселе, но он совсем не понимал слов и придумывал свои, и это всегда приводило маму в бешенство.

- Глаза мои тебя бы не видели! - воскликнула она, как кипятком ошпарила, и закрыла за собой дверь. Отец захохотал, будто мама очень удачно пошутила; потом чиркнул спичкой, раскурил трубку и какое-то время шумно ею попыхивал. Полоска света под дверью поблекла и совсем исчезла, а он все с чувством распевал: