Рождественский пёс - [60]

Во время подобных рефлексий, сопровождаемых учащенным пульсом, секунды летели со скоростью света, и Макс совершенно забыл о двух языках, в спортивно-боевом задоре сцепившихся друг с другом. Ему наконец удалось отыскать место для своих рук. На спине, вблизи лопаток, на уровне груди, имелись упруго-эластичные мышечные утолщения, которые он мог массировать с чистой совестью.

Но теперь, когда наступил относительный чувственный покой, жирная Сиси вновь проникла в его сознание и послала ему воздушный поцелуй со вкусом рыбьего жира. Макс трижды стукнул в пол. Паула была разочарована. Она ожидала полного успеха.

Теперь ему никуда было не деться от упражнения четвертого: поцелуй при одновременном визуальном контакте с изображением Лизбет Виллингер во весь рост. Ему потребовалось всего семь секунд, чтобы перенестись от миловидной Лизбет к ее жирному прототипу. После этого он вынужден был энергично постучать по полу и попросить продолжительного перерыва при открытых окнах.

Упражнение пять: поцелуй при одновременном визуальном контакте с увеличенным фрагментом Лизбет Виллингер. То есть ему надлежало во время поцелуя смотреть мимо повернутого в сторону лица Паулы прямо на губы Сиси на стене. Через сорок секунд Паула сама прервала упражнение.

— Что с тобой? Ты что, излечился? — спросила она.

Как ни странно, рот Сиси, от которого видны были практически только зубы, действовал на Макса успокаивающе. Вид этих белых здоровых зубов лишил детскую психологическую травму ее гнилого вкуса. Макс чувствовал себя целующимся марафонцем. Его взгляд описал уже с дюжину кругов вокруг губ Сиси, причем без всякого риска поскользнуться и сорваться в страшный омут. Первые круги еще стоили некоторых усилий. Но с каждой секундой Макс чувствовал себя на этой окологубной орбите все уверенней и легче. В конце концов его полет перешел в автоматический режим. При этом он ощущал приятное головокружение и, уподобившись космическому спутнику с дистанционным управлением, совершал все новые и новые витки.

В то же время он успел уже привыкнуть к языку Паулы. Тем более что он не пытался внедриться дальше заднего нёба. Ощущение его влажности постепенно утратило свою опасную остроту. Макс вдруг мысленно перенесся назад, к тому испытанию мужества, устроенному «Кровожадными пиратами». Он услышал их крики: «Браво, Макс, король поцелуев! Макс, крутой чувак! Давай-давай, Макс, лови кайф!» — и, приготовившись к мощным натискам тошноты, с ужасом подумал, что Паула, увлеченная поцелуем, может не услышать его стука. Но ничего не происходило, желудок находился в состоянии покоя. Его глаза продолжали свой полет вокруг губ Сиси. Макс почувствовал в себе способность выдержать испытания любой степени сложности. Он готов был целоваться еще хоть час.

— Поздравляю, — сказала Паула и потрепала его по плечу.

— Спасибо… — прошептал Макс в изнеможении.

— Как говорится, получи и распишись. — Паула выпрямилась.

— Что «получи»?

— Решение твоей проблемы. Тебе нужна фотография ее губ. С этого дня ты должен постоянно носить ее с собой. И чтобы пользовался ей при каждом поцелуе, понял? — Паула опять превратилась в строгую аптекаршу.

— Может, это была случайность? Единичный успех? — с сомнением спросил Макс.

— Это тебе придется выяснить на опыте, мой милый, — сказала Паула, подошла к письменному (медитативному) столу и вернулась со стопкой фотографий — Лизбет во всех ракурсах и масштабах, в том числе три превосходных снимка губ.

— Паула…

— Знаю, знаю, — перебила она его. — Я проявила чудеса самопожертвования и великодушия.

— Даже не знаю, как тебя отблагодарить. Что я могу тебе за это предложить?

— Поцелуй… Но необязательно сегодня.

Двадцать первое декабря

В волосатой дратхааровской груди Курта жили две души: одна знакомая и одна неведомая. Одна спала. Другая только что проснулась рядом с Катрин. Что произошло? Долгое время не происходило ничего. В клинике доктора Харлиха до полудня — душа номер один. В сцене с доктором Харлихом («Что это тут такое на полу?» — «Ничего особенного, просто ковер». — «Это слишком толстый ковер, прекрасная фройляйн. Наши клиенты спотыкаются о него». — «Хорошо, я сегодня же его заменю».) — душа номер один.

Во время вечерней прогулки в парке Эстерхази — душа номер один. (Катрин уже была близка к тому, чтобы позвонить в собачью Армию спасения и сообщить, что в парке Эстерхази под таким-то кустом лежит чья-то — а может, и бродячая — собака со смерзшимися усами, которая явно нуждается в помощи. Но потом все же заставила себя оттащить этого несносного пса к себе домой.) Дома, в рамках программы вечернего досуга (Help TV,[23] Дорис Дёрри,[24] миланская мода, «Курт рассказывает постельную историю», Дебюсси, Интернет и телефон), — душа номер один. «„Вильдбойшель“?» — «Спасибо, чуть позже» — душа номер один. «Как насчет ночного сна?» — «С удовольствием! Сию минуту!» — душа номер один.

Когда Катрин засыпала, он лежал рядом с ней на столетнем красном спальном мешке, созревшем для роли собачьей подстилки, покрытом романтической коркой грязи и другими следами путешествий по железной дороге и автостопом, и нежил свою душу номер один. Когда она проснулась, он стоял рядом с другого бока, терся носом о ее подбородок, пыхтел, как три ездовые собаки после дневного перехода, и рассказывал ей историю о немецком дратхааре, о котором некому было позаботиться, и поэтому он вынужден был начать переработку деревянной мебели на зубочистки. Свой рассказ он иллюстрировал то ржанием «говорящего» сэндвича, то таким разухабистым лаем, как будто хотел за две минуты выразить все, что накопилось в его голове за целую неделю. Это однозначно была душа номер два, дремавшая до поры, как вулкан, и теперь громогласно напомнившая о своем существовании.