Рождественские туфли - [11]

Будучи маленькими мальчиками, мы с Хью всегда помогали маме расставлять фигуры. Она купила этих самодельных кукол много лет назад, на одной из распродаж. И хотя в ее доме было множество ценных антикварных предметов, она всегда говорила, что дороже всего ей именно этот двадцатидолларовый вертеп. С самого раннего детства мы с братом понимали, что это не простые куклы, но все же каждый год мама заново объясняла нам значение Рождества Христова. «Это самое чудесное событие во всей жизни Христа, мальчики, — говорила она. — Не то, что Он восстал из могилы. Он ведь сын Бога — а уж Бог, конечно, сможет оживить собственного сына. Вам так не кажется? — В этом месте мы с готовностью кивали. — Нет, самым удивительным и непостижимым в жизни Христа является то, что Он захотел оставить красоту небес, чтобы спуститься на Землю и жить здесь среди нас как простой человек. И можно было бы ожидать, что Иисус, как Царь всех Царей, захотел бы родиться во дворце, а вовсе не в грязном сарае. Вот что самое волшебное в жизни Христа! — восклицала мама, придвигая фигуру Иосифа чуть ближе к Марии. — Вот почему Рождество — это особый праздник. В Вифлееме появился малыш Иисус — малыш, которому суждено будет прожить жизнь слуги, а не царя. — Включив установленный за спинами пастухов прожектор, освещающий ясли для кормления скота, где лежал младенец, мама продолжала: — В этом красота и неповторимость Рождества, и вот почему мы будем устанавливать вертеп год за годом — как напоминание. Не правда ли, замечательное напоминание?» — И мы снова принимались кивать.

После кончины моего отца развешивать украшения маме помогал ее сосед, Далтон Грегори. Еще он чистил от снега дорожку и подъезд к дому, хотя мама никогда не просила его об этом, а надо сказать, что зимой 1985 года уборка снега была нелегкой задачей. Далтон и его семья были первыми чернокожими, поселившимися в этом районе. Произошло это двадцатью годами раньше, и, когда на улицу въехали грузовики с мебелью и хозяйственным скарбом, моя мать тут же вышла встретить новых соседей с блюдом сандвичей. В те годы Далтон преподавал в старших классах историю, а его жена Хедди работала медсестрой. В 1976 году Далтона назначили школьным инспектором всей округи, но, как бы ни был он занят, в тот день, когда нужно было помогать моей маме украшать к Рождеству дом, он обязательно находил время. Мама была старше Далтона на двадцать лет, и тем не менее они стали не просто хорошими соседями, а настоящими друзьями. Когда я вышел из машины, то застал Далтона за развешиванием фонариков теперь уже на его заборе.

— Счастливого Рождества, Далтон! Как всегда, дом украшен превосходно.

— Надеюсь. Твоя мать чуть до смерти не заморозила меня из-за этих гирлянд.

— Почему ты из года в год помогаешь ей, Далтон?

— Потому что в этой жизни я боюсь всего трех людей: свою мать, свою жену и твою мать. А в Рождество порядок обратный!

Мама распахнула входную дверь и крикнула «С Рождеством!» так громко, что, наверное, разбудила пациентов Хедди в реанимации. Ханна и Лили подбежали к бабушке и обхватили ее своими маленькими ручками.

— А вот и мои рождественские малышки! — Мама принялась их целовать и обнимать с такой силой, что вскоре они захихикали и стали вырываться из ее объятий. Пройдя к забору, она шутливо окликнула Далтона: — Ну, а где же твои рождественские малыши?

— Дай моим отпрыскам еще немного времени, — устало покачал головой сосед. — Когда-нибудь и они научатся делать детей, и ты больше не будешь единственной несносной бабушкой в квартале!

— Может, и так, но титул первой бабушки останется за мной!

— Первой и самой громкоголосой, — добавил, смеясь, Далтон.

— А вы с Хедди придете завтра на обед? — спросила мама.

— Я не знал, что мы приглашены.

— Так вот я и приглашаю вас! — сказала мама.

— Тогда придем, — ответил Далтон и махнул ей в знак того, чтобы она занялась гостями.

Мама повела всех нас в дом, который в эти дни весьма напоминал зимний ботанический сад обилием венков, цветочных композиций и гирлянд из еловою лапника. Когда мы с Кейт вошли в тяжелую дверь вишневого дерева, мама шутливо указала на ветки омелы под притолокой[2]. Чтобы избежать неловкости, мы с Кейт, не сговариваясь, чмокнули маму в щеку, каждый со своей стороны.

— Да не меня надо целовать, — отмахивалась от нас мама, — а друг друга. — Но мы с Кейт уже снимали пальто, готовясь приступить к рождественским хлопотам. Впрочем, мне пришлось тут же одеваться снова: мама отправляла меня за елкой.

— Съезди в универсам «Фергюсон», это на другом конце города, и елки там подороже, но зато самые пушистые, — инструктировала она меня, протягивая деньги на покупку. — Хотя, может, тебе стоит сначала заехать в наш ближайший универсам. Конечно, у них елки невысокие, но по разумной цене.

— Так куда же мне ехать, мама? — вздохнул я.

— Давай куда поближе, чтобы время не тратить.

— Ну хорошо. Скоро вернусь.

— Нет! Подожди! — крикнула она мне вслед. — Поезжай все-таки в «Фергюсон». Не могу даже думать, что у нас на Рождество будет низкая елка. Купи самую высокую, какая только найдется.

— Ты точно решила?