Рождественские радости миллиардера - [40]

— Ты не пытался стать ближе к отцу? — спросила Мия.

Джеймс пожал плечами:

— Я видел его, может быть, несколько раз в неделю. Когда мне исполнилось тринадцать лет, он закончил с дизайном интерьера этого места и хотел заняться чем-нибудь другим. Так он начал проводить всё больше времени в шахте. Он приходил домой вонючий и в саже, и я ненавидел находиться рядом с ним, когда он говорил о моей матери. Я знал, что он был моим единственным родственником, и поэтому я жил здесь. Возможно, в противном случае я бы сбежал. Обнаружил бы где-нибудь новую жизнь.

Мия посмотрела на свою тарелку, фильтруя слова:

— Как такое вообще может быть? — Она отодвинула свою тарелку вперёд, в сторону свечи. — Не думаю, что смогу дальше есть, — прошептала она. — Может быть, я доем потом?

— Я тоже больше не голоден, — пробормотал Джеймс. — Давай прогуляемся по снегу? Там есть тропинка вдоль деревьев. Ещё не совсем темно, рядом с Аляской всегда темнеет позже. Наклон земной оси и всё такое.

Мия кивнула, поднимаясь на ноги. Девушке было тяжело, всё тело болело, она была сыта его рассказами. Джеймс держал её за руку, пока они спускались по ступенькам и выходили через боковую дверь в снег. Они были плотно прижаты друг к другу, а Мия выглядывала из своего шарфа:

— Но никто больше не живёт здесь, — начала она, как бы спрашивая. — Что случилось с этим местом после того, как ты пошёл в колледж?

— Ты не собираешься дать мне забыть эту историю, не так ли? — подтрунил Джеймс.

— Мы уже по колено в море, — ответила Мия. Вечернее солнце над ними поблёскивало на снегу, вечнозеленые растения сверкали. Было похоже на последние мгновения праздничной вечеринки. Нашла ностальгия.

— Хорошо. До переезда в Портленд, как ты, наверное, знаешь, я поступил в университет Вашингтона. Мне нравилось в Штатах. Я чувствовал себя там как дома. И поскольку с отцом у нас не было тёплых отношений, меня не тянуло обратно в Канаду. Наши отношения становились всё более натянутыми. И потом — тебе это понравится — отец пригласил меня к себе в одну декабрьскую ночь, девять лет назад, спросив меня, не хотел бы я приехать домой на Рождество.

Мия нахмурилась. Она чувствовала что-то зловещее в его словах.

— У меня действительно не было планов, и я был не против того, чтобы приехать сюда, — сказал Джеймс, пожимая плечами. — Я хотел увидеть друзей детства, свою спальню, этот живописный вид гор. Я признался сам себе, что пропустил всё это, и, возможно, пропустил хорошего старика. Мне был 21 год, а я и не собирался искать все ответы на вопросы. Поэтому я позволил ему купить мне билет, и полетел.

— На собственном самолёте?

— Нет, тогда у меня ещё была не такая обеспеченная жизнь, — рассмеялся Джеймс, удивляясь. — Я прибыл в канун Рождества и проснулся здесь на следующее утро, в сам праздник. У отца был повар, который приготовил грандиозный завтрак для нас. Мы вместе сидели в пижамах, двое мужчин, и разговаривали — у нас состоялся такой разговор, которого никогда не было за всю нашу жизнь. Он рассказал мне, как впервые влюбился в мою мать, — продолжил Джеймс. — Он встретил её в книжном магазине в Чикаго и не смог отпустить просто так, ничего не сказав. Мне было больно слышать это и тяжело вспоминать её. Я смотрел на ситуацию сквозь розовые очки. Я спросил его, как он мог разбить ей сердце, на что он ответил, что жизнь усложнилась. Он выглядел ужасно в момент, когда говорил об этом, как будто был в нескольких шагах от смерти. Я спросил, жалеет ли он о произошедшем, и, к моему удивлению, он сказал «да». Он сказал, что какая-то часть его хотела остаться в Чикаго с матерью, но, оставшись, он был бы несчастен. Я помню, как стукнул по столу, требуя ответа, как мог он знать это на 100 %. «Ты не должен был уходить, — я начал кричать на него. — Мы могли бы быть настоящей семьёй. Ты мог бы дать ей столь необходимую ей поддержку. Она всегда была больна, отец. Она всегда была так одинока. Это всё из-за тебя». Что-то в этом роде.

После этого я встал. Плюнул на пол в этой безупречной столовой, заполненной ёлками, и сказал ему, что она умерла, потому что он был слишком напуган, чтобы жить жизнью, наполненной любовью. И добавил, что ненавижу его за это. — потерянный на миг, он покачал головой. Мия крепко сжала его руку. — Я позвонил Майку и попросил отвезти меня в аэропорт, чтобы полететь обратно в Сиэтл. Я вернулся к своей новой жизни и пытался представить, что Рождества никогда не было. Через год, когда закончил учёбу, переехал в Портленд… И, думаю, остальное ты уже знаешь — деньги, слава… и продолжал бороться, зарабатывать, чтобы забыть всё, что случилось когда-то с моими родителями.

Джеймс, явно озабоченный, почесал в затылке свободной рукой. Мия обняла его за шею, оставив мягкий, нежный поцелуй на его щеке:

— Что случилось с твоим отцом? — спросила она, её голос едва был слышен. Внезапно реакция Джеймса на рассказ о Кристофере Парсонсе, человеке, который попытался сохранить дух Рождества живым до конца апреля, обрело смысл.

— С тех пор мы не общались, — ответил Джеймс. Он повёл её в сторону особняка, снег хрустел под ногами. Над ними уже горели звезды в сумеречном небе. — Майк, конечно, информировал меня обо всём происходящем. Это маленький городок, где все друг о друге всё знают. Но мой отец продал шахту, может быть, через два года после этого Рождества и переехал на Карибский полуостров. Я думал связаться с ним. Я даже посетил его курорт. Но, честно говоря, Мия, он знал, что я приехал. Моё имя во всех новостях. Он мог встретиться со мной в любой момент.