Рождественские истории. Книга 1 - [44]

Шрифт
Интервал

Бритн помнил все это очень хорошо.

– Так сестра ее вышла замуж? – спросил незнакомец и, помолчав немного, прибавил: За кого?

Клеменси чуть не опрокинула столика при этом вопросе.

– Разве вы не знаете? – сказала она.

– Хотелось бы узнать, – отвечал он, наполняя стакан и поднося его к губам.

– Да ведь если рассказывать обстоятельно, – длинная история, – сказала Клеменси, подперши подбородок левой рукой, а локоть левой руки правою; она покачала головой и смотрела, казалось, сквозь ряд минувших годов. – Да, длинная история.

– Можно рассказать ее вкратце, – заметил незнакомец.

– Вкратце, – повторила Клеменси все тем же задумчивым тоном, по-видимому вовсе не относясь к гостю и не сознавая присутствия слушателей. – Что тут рассказывать? Что они грустили и вспоминали о ней вместе, как об умершей, что они любили ее так нежно, не упрекали ее, находили даже для нее оправдания? Это знают все. Больше меня никто в этом не уверен, – прибавила она, отирая глаза рукою.

– Потом, – сказал незнакомец.

– Потом, – сказала Клеменси, механически продолжая фразу и не изменяя своего положения, – они женились. Свадьбу сыграли в день ее рождения, – завтра как раз опять этот день, – тихо, без шуму, но зато они счастливы. Как-то вечером они гуляли в саду; мистер Альфред и говорит: «Грация! Пусть ваша свадьба будет в день рождения Мери». Так и сделали.

– И они живут счастливо? – спросил незнакомец.

– О, как никто в мире, – сказала Клеменси. – Только эта одна и есть у них печаль.

Клеменси подняла голову, как будто вдруг вспомнила, при каких обстоятельствах она вспоминает прошедшее. Она быстро взглянула на гостя; видя, что он оборотился лицом к окну и внимательно смотрит на дорогу, она начала делать мужу выразительные знаки, указывая на объявление и шевеля губами, как будто с жаром повторяет ему одно и то же слово или фразу. Но так как она не производила ни одного звука, и немые жесты ее, как все вообще ее движения, были очень необыкновенны, – такое непонятное поведение довело Бритна почти до отчаяния. Он поглядывал то на стол, то на гостя, то на ложки, то на жену, следил за ее пантомимою с выражением глубочайшего недоумения, спрашивал ее на том же языке, не в опасности ли имущество их, или он, или она, отвечал на ее знаки другими знаками, выражавшими крайнее замешательство, вглядывался в движение ее губ, изъяснял его вполголоса на разные манеры: «молоко и карты,» «мелко и жарко,» – и никак не мог приблизиться к истине.

Клеменси перестала, наконец, делать знаки, убедившись, что это бесполезно; она понемножку подвигала стул свой к гостю, смотрела как будто в пол, а между тем поглядывала на него по временам очень зорко и ждала, что он спросит еще о чем-нибудь. Он не долго заставил ее ждать.

– А что же потом было с той, которая бежала? Вероятно, вы это знаете?

Клеменси покачала головою.

– Слышала я, – сказала она, – что доктору Джеддлеру известно об этом больше, нежели он говорит. Мисс Грация получала от нее письма: пишет, что она здорова и счастлива и что стала еще счастливее, узнав, что сестра вышла за мистера Альфреда. Но жизнь и судьба ее покрыты какой-то тайною, которая до сих пор не объяснилась, и которую…

Она остановилась.

– И которую, – повторил незнакомец.

– Которую может, я думаю, объяснить только один человек, – сказала Клеменси.

– Кто бы это мог быть? – спросил гость.

– Мистер Мейкль Уарден! – отвечала Клеменси, почти вскрикнувши, и в одно и то же время объясняя мужу, что хотела она ему сказать знаками, и давая знать Уардену, что он узнан.

– Вы помните меня, сэр, – сказала Клеменси, дрожа от внутреннего волнения, – да, я это вижу; помните, ночью, в саду, – я была с нею!

– Да, вы были с нею, – сказал он.

– Да, сэр, – продолжала Клеменси, – да, без всякого сомнения. Это муж мой, с вашего позволения. Бен, душа моя Бен, беги к мисс Грации, беги к мистеру Альфреду, беги куда-нибудь, Бен! Приведи сюда кого-нибудь, скорей!

– Постойте! – сказал Уарден, спокойно становясь между дверью и Бритном. – Что вы хотите сделать?

– Дать знать, что вы здесь, сэр, – отвечала, Клеменси, всплеснув руками, – сказать им, что они могут узнать о ней лично от вас, что она не совсем для них потеряна, что она возвратится домой благословить отца и любящую дочь, – и даже старую служанку свою (она ударила себе в грудь обеими руками), – даже и меня, и дать мне взглянуть на ее милое личико. Беги, Бен, беги! – И она все теснила его к дверям, и мистер Уарден все заслонял ему дорогу, протянув руку, не с сердитым, но с печальным видом.

– Или, может быть, – сказала Клеменси, бросаясь мимо мужа и задевши за Уардена, – может быть, она здесь, с вами. Я это вижу по вас. Дайте на нее взглянуть, сэр. Я ходила за ней, когда она была еще ребенком, на моих глазах она выросла и сделалась первою красавицей во всем околодке. Я знала ее, когда она была невестой мистера Альфреда. Я старалась предостеречь ее, когда вы манили ее с собою. Я знаю, что был старый дом ее, когда она была его душою, и как изменился он, когда она бежала. Дайте мне поговорить с ней!

Он смотрел на нее с состраданием и не без удивления, но ни одним жестом не изъявлял своего согласия.


Еще от автора Чарльз Диккенс
Большие надежды

(англ. Charles Dickens) — выдающийся английский романист.


Повесть о двух городах

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Посмертные записки Пиквикского клуба

Перевод Иринарха Введенского (1850 г.) в современной орфографии с незначительной осовременивающей редактурой.Корней Чуковский о переводе Введенского: «Хотя в его переводе немало отсебятин и промахов, все же его перевод гораздо точнее, чем ланновский, уже потому, что в нем передано самое главное: юмор. Введенский был и сам юмористом… „Пиквик“ Иринарха Введенского весь звучит отголосками Гоголя».


Рождественская песнь в прозе

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Лавка древностей

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Старый гений

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Чемпион

Короткий рассказ от автора «Зеркала для героя». Рассказ из жизни заводской спортивной команды велосипедных гонщиков. Важный разговор накануне городской командной гонки, семейная жизнь, мешающая спорту. Самый молодой член команды, но в то же время капитан маленького и дружного коллектива решает выиграть, несмотря на то, что дома у них бранятся жены, не пускают после сегодняшнего поражения тренироваться, а соседи подзуживают и что надо огород копать, и дочку в пионерский лагерь везти, и надо у домны стоять.


Немногие для вечности живут…

Эмоциональный настрой лирики Мандельштама преисполнен тем, что критики называли «душевной неуютностью». И акцентированная простота повседневных мелочей, из которых он выстраивал свою поэтическую реальность, лишь подчеркивает тоску и беспокойство незаурядного человека, которому выпало на долю жить в «перевернутом мире». В это издание вошли как хорошо знакомые, так и менее известные широкому кругу читателей стихи русского поэта. Оно включает прижизненные поэтические сборники автора («Камень», «Tristia», «Стихи 1921–1925»), стихи 1930–1937 годов, объединенные хронологически, а также стихотворения, не вошедшие в собрания. Помимо стихотворений, в книгу вошли автобиографическая проза и статьи: «Шум времени», «Путешествие в Армению», «Письмо о русской поэзии», «Литературная Москва» и др.


Сестра напрокат

«Это старая история, которая вечно… Впрочем, я должен оговориться: она не только может быть „вечно… новою“, но и не может – я глубоко убежден в этом – даже повториться в наше время…».


Побежденные

«Мы подходили к Новороссийску. Громоздились невысокие, лесистые горы; море было спокойное, а из воды, неподалеку от мола, торчали мачты потопленного командами Черноморского флота. Влево, под горою, белели дачи Геленджика…».


Голубые города

Из книги: Алексей Толстой «Собрание сочинений в 10 томах. Том 4» (Москва: Государственное издательство художественной литературы, 1958 г.)Комментарии Ю. Крестинского.


Первый удар

Немирович-Данченко Василий Иванович — известный писатель, сын малоросса и армянки. Родился в 1848 г.; детство провел в походной обстановке в Дагестане и Грузии; учился в Александровском кадетском корпусе в Москве. В конце 1860-х и начале 1870-х годов жил на побережье Белого моря и Ледовитого океана, которое описал в ряде талантливых очерков, появившихся в «Отечественных Записках» и «Вестнике Европы» и вышедших затем отдельными изданиями («За Северным полярным кругом», «Беломоры и Соловки», «У океана», «Лапландия и лапландцы», «На просторе»)