Рождественские истории. Книга 1 - [38]

Мери опять улыбнулась.

– Как счастлив этот день в твоем воображении, Грация! Это видно по твоим глазам. Я знаю, что в нем будет обитать счастье, и как рада я, что знаю это наверное.

– Ну, что? Все ли готово? – спросил доктор, суетливо вбегая в комнату. – Альфред не может приехать рано: часов в одиннадцать или около того, и нам есть когда развеселиться. Он должен застать праздник в полном разгаре. Разложи в камине огонь, Бритн. Свет бессмыслица, Мери; верность в любви и все остальное, – все вздор; но так и быть! Подурачимся вместе со всеми и встретим вашего верного любовника, как сумасшедшие! Право, у меня у самого закружилась, кажется, голова, – сказал доктор, с гордостью глядя на своих дочерей, – мне все кажется, что я отец двух хорошеньких девушек.

– И если одна из них огорчила или огорчит, огорчит вас когда-нибудь, милый папенька, простите ее, – сказала Мери, – простите ее теперь, когда сердце у нее так полно. Скажите, что вы прощаете ее, что вы простите ее, что она никогда не лишится любви вашей, и… – и остального она не договорила, припавши лицом к плечу старика.

– Полно, полно! – ласково сказал доктор. – Простить! Что мне прощать? Эх, если эти верные любовники возвращаются только тревожить нас, так лучше держать их в отдалении, выслать нарочного задержать их на дороге, не давать им в сутки делать больше двух миль, – покамест мы не приготовимся, как следует, к встрече. Поцелуй меня, Мери! Простить! Что ты за глупенькое дитя! Если бы ты рассердила меня раз пятьдесят на день, так я простил бы тебе все, кроме подобной просьбы. Поцелуй же меня! Вот так! В прошедшем и будущем – счет между вами чист. Подложить сюда дров! Иди вы хотите заморозить гостей в этакую декабрьскую ночку! Нет, у нас чтоб было светло, тепло и весело, или я не прощу кое-кому из вас!

Так весело распоряжался доктор. Затопили камин, зажгли свечи, приехали гости, раздался живой говор, и по всему дому разлилось что-то веселое и праздничное.

Гостей наезжало все больше и больше. Светлые взоры обращались к Мери; улыбающиеся уста поздравляли ее с возвращением жениха; мудрые матушки, с веерами в руках, изъявляли надежду, что она окажется не слишком молода и непостоянна для тихой семейной жизни; пылкие отцы впали в опалу за неумеренные похвалы ее красоте; дочери завидовали ей; сыновья завидовали ему; бесчисленные четы любовников наловили в мутной воде рыбы; все были заинтересованы, одушевлены, все чего-то ждали.

Мистер и мистрис Краггс вошли под ручку; но мистрис Снитчей явилась одна.

– А он что же? – спросил ее доктор.

Перо райской птицы на тюрбане мистрис Снитчей задрожало, как будто птица ожила, когда она ответила, что это, конечно, известно мистеру Краггсу, потому что ей ведь никогда ничего не говорят.

– Эта несносная контора! – сказала мистрисс Краггс.

– Хоть бы когда-нибудь сгорела! – подхватила мистрисс Снитчей.

– Он… он…. его задержало небольшое дельце, – отвечал Краггс, безпокойно поглядывая вокруг.

– Да, дельце. Пожалуйста, уж лучше не говорите! – сказала мистрис Снитчей.

– Знаем мы, что это за дельце, – прибавила мистрис Краггс.

Но они этого не знали, и от этого-то, может быть, так неистово задрожало перо райской птицы, и привески у серег мистрис Краггс зазвенели, как колокольчики.

– Я удивляюсь, что вы могли отлучиться, – мистер Краггс, сказала его жена.

– Мистер Краггс счастлив, я в этом уверена, – заметила мистрис Снитчей.

– Эта контора поглощает у них все время, – продолжала мистрис Краггс.

– Деловому человеку вовсе не следовало бы жениться, сказала мистрисс Снитчей.

И мистрис Снитчей подумала: «Я вижу насквозь этого Краггса, – он это сам знает». А мистрис Краггс заметила мужу, что «Снитчеи» надувают его за глазами, и что он это сам увидит, да поздно.

Впрочем, мистер Краггс немного обращал внимания на эти замечания. Он все с беспокойством посматривал вокруг, пока не увидел Грацию, к которой тотчас же и подошел.

– Здравствуйте, мисс, сказал он. Вы сегодня чудо как хороши. А ваша… мисс… ваша сестрица, мисс Мери, она…

– Слава Богу, здорова, мистер Краггс.

– Да-с… я… она здесь? – спросил Краггс.

– Здесь ли! Вот она; разве вы не видите? Собирается танцевать, – отвечала Грация.

Краггс надел очки, чтобы лучше рассмотреть: посмотрел на все несколько минут, потом кашлянул, вложил очки с довольным видом в футляр и спрятал их в карман.

Музыка заиграла и танцы начались. Огонь затрещал и засверкал, вспыхивая и припадая, как будто и он не хочет отстать от танцующих. Иногда он начинал ворчать, как будто подтягивает музыке. Иногда сверкал и сиял, как будто он глаз этой старой комнаты, и помаргивал, как опытный дедушка, который сам был молод, на молодые четы, шепотом беседующим по уголкам. Иногда он играл с ветвями терна, пробегал по листьям дрожащим лучом, – и листья, казалось, колеблются, как будто они опять на вольном пире среди холодной ночи. Иногда веселость его переходила все границы, и он с громким залпом бросал в комнату среди мелькающих ног горсть маленьких искр и завивался и прыгал от радости в своем просторном камине, как сумасшедший.

Кончался второй танец, когда мистер Снитчей тронул за руку своего товарища, смотревшего на танцы.