Рожденный героем - [35]

Я шел рядом с Марией, прислушиваясь к охватывающему меня ужасу.

– Зеир и в последнем рейде в Хаос был с ними?

Она кивнула:

– Их гибель разбила жизнь моей матери. Мы остались в нищете. Твоя бабушка приглашала нас жить к себе в дом, но мама не хотела принимать милостыню. Тогда твоя бабушка взяла ее в няньки к Кристофоросу. Его мать умерла от родильной горячки тремя годами раньше.

– Вы вместе выросли? – мне пришлось прокричать свой вопрос во весь голос, чтобы перекрыть грохот проезжавшей мимо телеги и уличных шавок, облаивавших лошадей.

– И дрались как кошка с собакой. Позже мы привели наши сражения в тот пристойный вид, который ты мог наблюдать, поскольку моя матушка считала, что мое положение не позволяет с ним драться. – Мария слегка покраснела и со смущенной улыбкой прибавила:

– Боюсь, она надеялась, что мы с Китом когда-нибудь полюбим друг друга и поженимся.

– А почему бы и нет?

– Жаль портить сложившуюся дружбу. Хоть с виду это и не заметно, но мы с ним доверяем друг другу, и горе тому, кто обидит одного из нас, потому что ему придется иметь дело с обоими!

Я расхохотался, и она пронзила меня раскаленным взглядом, как кролика вертелом.

– Что смешного?!

– Ничего, просто я подумал: ты отлично понимаешь, что такое иметь брата. Мы с Дальтом не слишком ладили, но я помню, как-то мальчишки лудильщика вздумали кого-нибудь поколотить и, на свою беду, выбрали для этой цели мою персону. Они окружили меня и соревновались, кто ловчее даст тумака, когда появился Дальт, весь состоящий из кулаков и с пылающим взором. Кто не успел удрать, тем крепко досталось.

Улыбка смягчила ее лицо:

– Тебе повезло, что у тебя такой брат.

– Я тоже так думал, пока он не влепил и мне пару затрещин за то, что я имел глупость так попасться.

Мясницкий Ряд выше по холму свернул направо и превратился в Самоцветную улицу. Здесь тоже попадались деревянные дома, но они стояли на мощных каменных фундаментах и показались мне более привычными. Мария остановилась у крошечного домишки с узкими деревянными дверями, врезанными в каменную арку. Подвешенные к замковому камню ступка с пестиком выдавали жилище аптекаря.

Мы протиснулись мимо пары толстых старушек, намотавших на себя столько одежды, что они напоминали мохнатых троллей. Мне в уши залетели обрывки сплетен, но, не услышав знакомых имен, я перестал замечать жужжание их голосов за спиной. Я не большой охотник до сплетен, а тут и в самой лавочке было на что посмотреть.

Стены изнутри поднимались под самую крышу и скрывались за бесчисленными деревянными полками. Вдоль полок размещались высокие лестницы, позволяющие добраться до самого верха. С веревок, перекинутых через потолочные стропила, свисали кости и пучки сухих трав, и еще пара таинственных приспособлений, о назначении которых я не мог даже догадываться, загромождала середину комнаты. Вдоль стен на полу, кроме нескольких кадушек с солеными овощами, красовались два комода со множеством ящичков. Незаставленным оставался только узкий проход к конторке в углу.

– Доброго утра вам, госпожа Мария, – услышали мы, и из-за конторки выбрался коренастый человечек. – Вам, конечно, нужен укрепляющий состав для леди Ивадны?

– Верно, добрый человек Биргер. – Мария оглянулась на меня и добавила:

– Я хочу представить вам мастера Лахлана из Харика, одного из внуков госпожи Ивадны.

Аптекарь протянул мне мясистую ладонь, и я крепко пожал ее.

– Рад познакомиться, добрый человек. Пожалуйста, зовите меня Лок.

– Я рад знакомству, мастер Лок! – щеки аптекаря разъехались в улыбке, закрыв уши. – Сейчас же все будет готово, оглянуться не успеете.

По значку ранга на груди желтой рубахи я узнал в нем химика. По высоте ранга он, стало быть, равнялся Деду, мастеру клинка. Переходя от полки к полке, он извлекал то щепотку одного, то пригоршню другого. Все это он складывал в кучу на белый мраморный стол подле ступки и пестика, вырезанных из незнакомого мне серого камня.

– Я видел, как бабушка принимает ваше лекарство, и, по-моему, оно ей здорово помогает, но не скажете ли вы, чем она больна? – спросил я.

Его улыбающееся лицо стало строже.

– Она страдает болезнью, которая приводит к смерти всякого, кроме тех, кто умирает, как ваш отец, – он покачал головой. – Она стара, и ее сердце уже не то, что прежде. Этот состав отчасти снимает боль, отчасти сгоняет отеки и тем облегчает работу сердца.

Я нахмурился:

– Но если дело в сердце, не может ли волшебник вернуть ему прежнюю силу?

Биргер отвернулся от рабочего стола и обеими руками оперся на конторку. Он смотрел на меня строгим взглядом, но я чувствовал, что он не сердится. Сейчас он показался мне похожим на Адина, когда тот собирался еще раз объяснить мне тонкости приема, в котором я не мог разобраться.

– Возможности магии, мой мальчик, не безграничны, как и ваше понимание ее – если, конечно, вы не потратили время на ее изучение. Или вы скрываете под плащом знаки вашего ранга?

Я смущенно затряс головой, кинув сердитый взгляд на Марию, которую, кажется, позабавило, что мне читают нотацию.

– Итак, если вы ранены в сражении и обращаетесь к волшебнику, он заклинанием заставляет рану затянуться, и вы полагаете себя исцеленным, не так ли? И вы заблуждаетесь! Первое, что следует знать о магии: почти все, сделанное магией, может магией же и быть уничтожено. И порой снимающее заклятие требует лишь малой доли той мощи, которую вобрало в себя заклятие, им снимаемое. Вы воображаете, что заклинание исцелило вас, между тем оно лишь удерживает рану закрытой на тот срок, который нужен вашему телу, чтобы восстановить разорванные связи. Можно даже ускорить процесс заживления, но снимите заклятие, и вы вернетесь в то самое прискорбное положение, в котором находились до обращения к магу.