Рожденный дважды - [162]

С кровати ее стаскивают на пол. Диего видит тело, которое волокут, как тачку, еще отступает назад, в нишу, где жизнь захлопнула свой капкан. Вначале ему казалось, что эта шторка спасет его, теперь он понимает, что лучше было сразу сдохнуть на лестнице. Он закрыл глаза, слышит повторяющиеся удары… тачка, которой бьют о стену.

Аска вспоминает мать: в последний раз, когда она видела ее живой, мама тушила голубцы. Аска вспоминает запах, который стоял в кухне. Брат смотрел MTV, она задержалась поужинать с ними за маленьким столиком перед телевизором… им было хорошо вместе. С тех пор как Аска ушла из дому, мать стала более нервной, несдержанной. В тот день она, кажется, успокоилась. Оставив немного денег, Аска обняла ее сзади за талию.

Аска чувствует запах той нежности. Чтобы не умереть, она выбралась из своего тела. Слышит далекий шум, где-то стучатся детские воспоминания. Вот мост, который она переходила, когда шла в музыкальную школу. Плуг, бороздящий землю, лезвия, сдирающие дерн. Она знает, что поле — ее тело, а шум — от головы, бьющейся о стену, в которую ее толкают.

Когда она заявилась домой разодетая, как панк, отец перестал разговаривать с ней. Она начала работать, чтобы ни от кого не зависеть. А потом ей выпала удача — сдать в аренду живот в обмен на гору немецких марок. Труба валяется на полу. Спрашивает себя, где та редкая бородка, где печальные глаза молодого мужа… может, смотрят на нее.

Много лет назад Диего был наркоманом. К нему возвращаются страшные сцены: тела на асфальте, пена изо рта. Однажды с ним тоже такое случилось, и он чудом выжил благодаря тому, что врачи приехали вовремя, поставили укол прямо в сердце. Прижался к метлам. Ему кажется, он все еще лежит на том тротуаре у вокзала Бриньоле.

Вдалеке дергается белая нога.

Аска распростерта на полу между кроватью и окном. Она не лишилась даже чувств, ей не выпало такого счастья. Все время была в сознании, зло стекало в нее без всяких скидок. Он и пальцем не пошевелил, чтобы встать на ее защиту. Не имело смысла подставлять себя под пулю, чтобы ему выстрелили в голову, в рот. Он еще сильнее прижался к пыльным швабрам, чтобы не видеть, зажал руками уши, чтобы не слышать криков.

Светало, когда волки ушли, убрались с патронташами назад в горы на своих джипах, последние выстрелы прозвучали на заре.

Диего видел, как тени проходили вереницей… Аска еще могла ходить, ее провели мимо него, подталкивая вниз по лестнице. Ему показалось, что она снова была в бархатном платье, с трубой. Может, все, что он видел, ему приснилось?

Диего выждал еще несколько минут, до наступления мертвой тяжелой тишины, чтобы она поглотила все крики, все зло, которое только что свершилось, вырвавшись из-под земли. Он ощущает насилие в собственных костях, в анальном отверстии, в селезенке. Все у него внутри сместилось, удары плоти отдаются в мозгу.

Он ничего не сделал, палец о палец не ударил. Когда Аска прошла мимо него, ее тело показалось ему окаменевшей лавой.

Выходит из своего укрытия, из-за шторки, укрывшей, но не отгородившей его от зла. Его не убили, но он и не совсем жив. Ноги не гнутся, глаза хотели бы выпасть, как камни. Скользят по изображениям, которые не запечатлеваются, проваливаясь в желудок, как в водосток. Он заглядывает в ту перевернутую вверх дном комнату, заглатывает запах, оставшийся там, — настоящее пекло органических и никотиновых испарений. Простыни со следами ботинок, опрокинутый стул, комья грязи. Он берет свой пиджак, фотоаппарат и уходит.

Слышит пение. Это Анела внизу, хозяйка гостиницы для студентов и коммивояжеров, превратившейся в бордель для людоедов. Женщина расставила столы и теперь, нагнувшись, собирает осколки чашек с пола. Она не хочет выбрасывать их, протирает о передник и выставляет в ряд на прилавок, как археологические находки.

Диего, точно помешанный, присутствует при сборе черепков; женщина, баюкая свое безумие, умиротворенно поет, словно крестьянка, подбирающая колосья.

Спрашивает ее, где теперь искать девушек, куда их повезли.

Женщина пожимает плечами, она не знает. Ей самой мужа хоронить, того мертвого старика, что лежит на лестнице. Анела надевает косынку, и они вместе выходят во двор. Все курицы дохлые, их тушки валяются врассыпную на лужайке, в них стреляли ради шутки, испытывая новое оружие. Диего, застыв, смотрит, как ветер шевелит перья.

Побрел, спотыкаясь, в чернильно-фиолетовом свете морского дна. Зашел в первое попавшееся по пути открытое помещение, не понимая, то ли это кинотеатр, то ли церковь. Увидел лишь темные лавки, лег на одну и заснул. Ему снится какой-то сон. Снится, как героин поднимается по венам и наступает эйфория. Снится та верхняя точка, из которой кровь разливается по всему телу, нервы становятся послушными нитями… шипы выходят, кожа раскрывается, расширяясь мягкими чешуйками пор… и теплое море заливает каналы. Улетучиться как дым — вот оно, что-то хорошее.

Аску везли некоторое время на грузовичке, потом ее высадили. Она не знала, что это было за место, похоже на старое заводское здание. В городке, где она жила, дети дразнили ее