Рожденные в завоеваниях - [172]

Женщина посмотрела на него — или сквозь него — глазами, давно потерявшими блеск. Запах страха наполнял ее дыхание. Одна только близость Сечавеха причиняла ей жуткую боль, и он знал это; пододвинулся ближе, прижимая ее к стене своим телом, и улыбнулся, когда стон, полный страданий, вырвался из ее груди. Женщина страдала клаустрофобией; выяснить это не составило большого труда. Теперь Сечавех владел ключом к ее душе — это было нечто подобное Имени, если бы азеанцам давали Имена. Ее страх вначале проявлялся слабо, как легкий дискомфорт, и она без труда с ним справлялась, избегая ситуаций, что разбудили бы ее дремлющую фобию. Но поступая так, она не знала еще Сечавеха.

Глядя в глаза женщине, он увидел последствия своей работы: тонкую грань между ужасом и безумием, на которой балансировала пленница, страстно желая последнего, но страдая в руках у Сечавеха от первого. Если работать осторожно, то она может прожить десятки лет; каких высот может достичь ее фобия, если у Сечавеха будет целая жизнь для работы над нею? Мысль возбудила его и заставила кровь вскипеть в жилах. Когда-то женская плоть могла доставлять ему удовольствие, судороги, агония, когда они кричали, умоляли, умирали. Но теперь удовольствие заключалось в боли и только в ней, Сечавех испытывал голод к неистовой враждебности, видя в нем особое удовлетворение.

Он дотронулся пальцем до век женщины, отмечая ее рефлекторную реакцию. Разве не удивительно, что тело еще пытается защититься от увечий, после того, как душа давно потеряла надежду? Сечавех вскоре вырвет ей глаза и сравнит, как разница между темнотой слепоты и темнотой тюрьмы влияет на ее фобию. Будет ли качественная различие? Воображение только что ослепнувшей сделает невидимую тюрьму более давящей — или наоборотя, снизит эффект черноты, в которую никогда не проникнет луч света? Этот вопрос заставил кровь бурлить сильнееЯ, и Сечавеху стало жарко.

Внезапно женщина вскрикнула и ее глаза округлились от ужаса.

Что касается Затара… Сечавех проклинал это имя, Дом, и больше всего — собственную глупость. Но он еще отомстит! Закон там или нет, но он в конце концов победит. Благодаря собственным слабостям Затар лишится силы и погибнет; Сечавех не зря провел жизнь в изучении человеческих страданий и изучал их не только ради преходящих удовольствий. Он знал, как принести боль Затару, если не удастся лишить его власти; он мог заставить кровоточить сердце Затара, пока трон Бракси не станет для него пустым — пока он сам не попробует тот вид бессильной ярости, которую вынужден терпеть Сечавех.

Он все это спланировал и вскоре план начнет работать. Ньен станет первым ударом: она получит сильный удар, болезненный, возможно даже в открытую. В ней нет крови браксанов и поэтому закон не защищает ее от Смерти по Прихоти. Как типично для Затара, что он воспринимал ее безопасность как должное все эти годы! Какую печаль узнает великий притиера, который снимал перчатки перед женщиной? Он это заслужил, заверил себя Сечавех.

Женщина на полу резко вскрикнула; ее лицо побелело от страха и она извивалась у стены, отчаянно дергая удерживающие ее цепи. Это будет интересное развитие ситуации! Сечавех схватил женщину за подбородок и заставил ее посмотреть себе в глаза. Кровь капала с ее раскрытого в крике рта, оставляя пятна на его перчатке. Внутренние повреждения? Но на какие конвульсии вдохновляет его присутствие! Возбужденный, с любопытством он смотрел на нее — и вдруг быстро отступил назад, когда причина страданий стала очевидной.

— Нет! — прошипел Сечавех, отступая назад настолько, насколько позволяла крошечная камера.

Черная пена выступила на губах женщины и потекла по подбородку, следуя по кровавой тропе. Все тело ее содрогалось, куски черноты стали появляться тут и там на мокром от пота, худом теле.

Черная Смерть.

Первый шок быстро прошел и к Сечавеху вернулся разум. Пока он в безопасности, потому что ее тело приковано цепями, но руки и ноги бьются в судорогах, по мере того, как их съедает изнутри, и он может оказаться в опасном положении. Сечавех быстро двинулся к двери и положил руку на управляющую замком пластину.

Ничего не произошло.

Он нажал снова.

Дверь не шевелилась.

На лбу выступил пот; Сечавех понял, что руки его дрожат. Снова и снова он пытался заставить управляющий дверью механизм работать. Наконец, он подпер плечом дверь и попытался поднять ее — но никакой ручки там не было, не имелось совсем ничего, за что можно было бы ухватиться. Гладкий, тяжелой камень скользил и не поддавался.

Сечавех испугался.

Теперь крики стали оглушительными и в другом месте и в другое время они пронзали бы его душу удовольствием; теперь у него кровь стыла в жилах, руки похолодели, сердце объял холод. Сечавех отступил от женщины настолько, насколько мог, и вытянул перед собой плащ. Еще одна преграда между ним и высшей пыткой для человека. А плащ вообще-то поможет — достаточно ли его? Кричать о помощи бесполезно; кто услышит его голос на фоне диких воплей? И помогут ли, если услышат? Кто-то запечатал дверь за его спиной; такие вещи не происходят случайно. Кто-то, имеющий доступ к системе безопасности Дома и способный организовать срыв работы компьютера…