Рожденные в раю - [53]

Но если учесть, что за последние несколько десятков лет дети рождались только из искусственных маток в эктогенезных лабораториях, можно сказать, что мы теперь играем на равных. А еще этот давний спор о Лазаре и Симоне. Останься они живы, чью сторону приняли бы они?

– Ничью, – всегда отвечаю я.

Потому что никаких сторон не было бы. Все мы работали бы вместе. И Хэллоуин с нами. Лаз сумел бы удержать нас благодаря своему природному великодушию, а Симона заражала бы своим энтузиазмом. Даже Тайлер смог бы многое изменить. А теперь нас слишком мало. Нам нужна критическая масса, но ее негде взять, и не будь я столь оптимистична, я бы сказала, что, скорее всего, ее и не будет.

Много лет назад я пыталась заполнить этот пробел, пыталась устранить идеологические разногласия между ними, но Вашти отшила меня своей обычной фразой: «Мы должны преодолевать биологические ограничения – вот и весь сказ». Я продолжала давить, спорила, что необходимо разнообразие мнений, а не только разные генетические материалы. Если принять во внимание объем знаний и навыков Исаака, то каждый раз, когда она отказывалась от его помощи, она губила работу всей своей жизни. Как любит говорить Шампань, иногда самый важный шаг в вашей жизни тот, который приведет вас к встрече с кем-то.

– Я трансгуманистка, – отвечает ей Вашти, а глаза ее светятся непоколебимой убежденностью. – Убежденная. А Исаак, для сравнения, чистой воды гуманист. Я употребляю это слово в широком значении, учитывая всю ту демагогию о жизни и смерти, которой он потчует своих детей. Он признает моральную слабость положения человека в этом мире. Я же не позволяю страданию играть решающую роль в моей жизни.

Наклон головы и изгиб губ показывают ее убежденность в собственной правоте и его заблуждении, она будто говорит вам, что лишь глупец может с ней не согласиться.

– Просто он верит в Бога, – говорю я, и этого достаточно, чтобы она рассердилась.

– Религия наносит непоправимый ущерб мышлению! Она не поддается рассудку. Мы вовсе не падшие ангелы. Мы не отрезаны от нашего возвышенного «я». Все это дерьмо, полное дерьмо, Пандора. «Бог» и «природа» – глупые слова, их говорят только глупые люди, чтобы объяснить то, что они не в состоянии понять. Ты хочешь слов? Попробуй «эволюцию». «Ускорение». «Экстрофию». «Бессмертие». Зачем молиться Богу, если мы сами можем стать богами? И какого черта останавливаться на этом. Мы можем стать самой природой.

– Тебе не кажется, что говорить это чересчур самонадеянно?

– Это не самонадеянность, это оптимизм! – смеется она. – Самонадеянно было бы признать, что мы этого не можем!

Исаак принял мои доводы не так грубо, но без большого энтузиазма.

– Она считает, что у нее есть ответы на все вопросы, – вздыхает он, – она пойдет на все, чтобы доказать свою правоту. Она никогда не задумываетсянад последствиями. Понадобились миллионы лет, чтобы на земле появился человек – и вся заслуга в том принадлежит природе, времени и Богу, и никакого участия с нашей стороны. Как можно думать, что мы можем без труда проделать то, что не хотят делать эти трое? Опасно.

И тут я вспомнила кое-что, вспомнила слова, которые когда-то сказал мне Хэл.

– При ее любви к матриархату Вашти должна наслаждаться надругательством над матушкой природой.

– Возможно, лучший путь – это путь самоусовершенствования, – дипломатично уклоняется от комментария Исаак, – но нас осталось слишком мало на этой планете. Наверное, будет лучше, если мы попробуем восстановить все как было и не станем пытаться сотворить мир по своим представлениям.

Я понятия не имею, кто здесь прав: Исаак, Вашти, они оба или никто из них. По этой причине я и занимаюсь поддержанием систем и ремонтом. И у меня меньше головной боли, пока я держу нейтралитет.

– Просто смешно, ты никогда не придерживалась нейтралитета, Панди.

– Во всяком случае, всегда пыталась.

– В течение многих лет ты держишься лагеря Исаака, разве не так? С того дня, как Шампань присоединилась к Вашти, ты стала все больше сочувствовать точке зрения Исаака.

– Ну и что, это и есть нейтралитет – двое против двоих, я поддерживаю равновесие.

– Ты считаешь, что это и есть нейтралитет?

И вот я в Перу, размышляю о том, как мы до этого дошли. В наш первый год свободы Хэллоуин сказал мне однажды:

– Из хороших людей осталась только ты, но ты проводишь с ними столько времени, что я уверен, на тебе это отразится. С годами ты будешь все больше и больше походить на них. Честно говоря, я совсем не хочу это видеть.

Наверное, я сама постаралась забыть эти слова. Не помню, что я сказала в ответ. Наверное, что-нибудь вроде: «Мне кажется, ты судишь их слишком строго». Я и сейчас считаю, что у Хэла отвратительный характер. Но, может быть, он не отвечает на мои вызовы именно поэтому. Изменилась ли я за эти годы? Перестала ли я быть тем же человеком, что и раньше?

– Обезьяна! – вопит Иззи. Я кричу ей в ответ:

– И в первый раз было не смешно!

Но теперь и Лулу вторит ей.

Действительно, крошечное желто-коричневое существо спустилось с дерева и попалось в ловушку, не в голографическую, а в кокос Мутазза. Я даже не успеваю рассмотреть ее – некогда. Я вскидываю ружье с транквилизатором, мартышка пускается наутек, освободив лапу. Я старательно прицеливаюсь: что бы это ни было, я не хочу причинить ему боль, оно размером не больше домашней кошки. Можно стрелять либо в загривок, либо в крестец, хотя, скорее всего, я промахнусь.