Рожденные Смершем - [39]

Над ним стоял столб пыли: колонны немцев двигались непрерывным потоком, и вся эта армада стремилась на восток в сторону города Изюм. Оттуда доносились раскаты артиллерийской канонады — это последние защитники, несмотря на отчаянное положение, продолжали оказывать сопротивление. Душа Петра рвалась к ним, а ноги вели навстречу надвигавшейся на него колонне мотоциклистов. Чтобы не попасть под их огонь, он поднял руки вверх и отступил на обочину. Колонна поравнялась с ним, от нее отделились две машины и взяли его в клещи. Пулеметчики угрожающе повели стволами пулеметов и нацелились на Петра. Один из водителей сдвинул на лоб запылившиеся очки и подозрительным взглядом уставился на пленного. За последние сутки перед ним прошли сотни деморализованных, раздавленных безжалостным катком войны красноармейцев и командиров. Ему что-то не понравилось в Петре, он махнул рукой пулеметчику, тот потянулся к пулемету.

— Я свой! Абвер! У меня важная информация! — воскликнул Петр и назвал пароль: — Айнц дивизион!

Пулеметчик снял палец с пускового крючка, и ствол клюнул вниз. В оловянных глазах водителя появился интерес.

— Мне надо срочно в Константиновку! Срочно! — требовал Петр.

— Найн! Найн!.. Изюм! — бросил в ответ водитель, махнул рукой, и мотоциклисты присоединились к колонне.

Петр ненавидящим взглядом проводил их и побрел навстречу лязгающей гусеницами бронированной сороконожке. Поблескивая свежей краской, танки и самоходки стремительно двигались к фронту. Клубы пыли снова окутали дорогу. Рев мощных двигателей и лязг металла оглушили Петра. В последний момент он услышал скрип тормозов, отскочил в сторону, и когда пыль осела, то не поверил своим глазам. Из кабины мерседеса на него таращился заместитель Гопф-Гойера бывший подполковник из врангелевской контрразведки Петр Самутин.

— Петренко, ты?! Вот так встреча! — поразился он. Петр только развел руками.

— Давай! Давай сюда! — позвал Самутин.

Отряхнув пыль, Петр забрался на заднее сидение. Несколько минут они ехали молча. Самутин, дав ему прийти в себя, поинтересовался:

— Как ты?

— Слава богу, жив, только внутри все горит! Выпить бы, — попросил Петр.

Самутин подал фляжку с водой. Она отдавала запахом хлорки, но Петр не ощущал этого и жадными глотками опустошил до дна. Сухость, дравшая горло, прошла, он прикрыл глаза и в изнеможении отвалился на спинку сидения.

— Что с Чумаченко? Что с Погребинским? — как из подземелья донеся до него голос Самутина.

Петр встрепенулся, бросил взгляд на зеркало и, не увидев на его лице отражения задних мыслей, ответил:

— Не знаю. Там сейчас такое творится, наверное, погибли.

— Возможно, после девятнадцатого они на связь не выходили, — согласился Самутин.

— Жаль, с ними можно было работать, — посетовал Петр.

— Ничего, найдем новых. Вон их сколько, — Самутин кивнул на обочину.

По ней брела колонна советских военнопленных, их вид был ужасен. Петр от бессилия заскрипел зубами, и перед глазами ожили кошмары лета сорок первого: кровавое месиво из человеческой плоти и металла, тысячные толпы истерзанных и деморализованных красноармейцев, которых как скот гнали в лагеря для военнопленных. В душе Петра нарастало жгучее желание вцепиться в глотку разглагольствующему Самутину. Он с трудом находил в себе силы, чтобы поддакивать ему. Разговор сам собой угас, и дальше до Константиновки они ехали молча.

Внешний вид абвергруппы 1 02 — отсутствие забора и сторожевых вышек — говорил о том, что гитлеровская разведка не намеривалась здесь долго задерживаться. Здание бывшего индустриального техникума охраняли только подвижные патрули. Сотрудники пребывали в приподнятом настроении: фронт стремительно двигался на восток, и они уже сидели на чемоданах, готовясь к переезду на новое место.

Атмосфера всеобщего подъема подействовала даже на чопорного и не склонного к проявлению чувств Гопф-Гойера. Не дав Петру помыться и привести себя в порядок, он пригласил к себе в кабинет и предложил коньяк. Рюмка, за ней другая развязали ему язык. Развалившись в кресле, Гопф-Гойер взахлеб говорил о непобедимости вермахта, о его грандиозном успехе и скором разгроме большевиков. Он больше слушал самого себя, чем Петра, и не докучал вопросами о результатах выполнения задания и судьбах Погребинского и Чумаченко. То, что не доделали они и другие агенты абвера, довершал вермахт. Гопф-Гойер заглядывал в будущее, и в его голове рождался дерзкий замысел: создание мощной агентурной сети на Кубани и под Сталинградом. Не последнее место в нем он отводил Петренко. Завершая разговор, Гопф-Гойер сделал многозначительный намек. Что он имел в виду, Петр узнал на следующий день.

Он начался с общего построения абвергруппы 1 02. Гопф-Гойер распорядился, чтобы Петр вышел из общего строя и занял место среди командования. Свою исполненную пафоса речь Гопф-Гойер завершил тем, что назвал Петра настоящим героем, вручил 100 марок в качестве премии и предоставил увольнение на три дня. Главной же наградой для разведчика Прядко стало то, что его повысили в ранге и в звании. Он стал инструктором и получил назначение в святая святых любой спецслужбы, в подразделение, где готовились документы прикрытия на забрасываемых в советский тыл агентов абвергруппы 102. Об этом Селивановский и его подчиненные могли только мечтать, но поставленные на грань между жизнью и смертью, они думали только об одном — как не попасть в плен и вырваться из окружения.