Рождение таблетки. Как четверо энтузиастов переоткрыли секс и совершили революцию - [74]

Не в его власти было решать, осознают люди волшебство его работы или не заметят его. Его дело было простое – изучать, обучать и надеяться на лучшее. Но к счастью для него как раз в то время борьба за контроль рождаемости вливалась в более широкое движение за социальное равенство и женские права, хотя мало кто это понимал. И это движение за равенство способствовало мировому признанию работы Пинкуса.

К осени одна тысяча девятьсот пятьдесят пятого года люди – и особенно женщины – больше, чем когда-либо доселе, начали отстаивать право распоряжаться своим телом и своей жизнью. Белые замужние женщины из среднего класса создавали в своих пригородных домах уют, рожали и растили детей – побольше детей, как предписывал тогдашний стереотип. Но совсем не все пригородные домохозяйки в фартучках были этим довольны. А ведь были еще женщины небелые, незамужние, не из среднего класса и не в пригородах живущие – и у них были собственные причины для недовольства. Молодые чернокожие женщины переезжали с Юга на Север, иммигрантки прибывали из дальних стран – они обживались в незнакомой среде, полной новых возможностей и новых опасностей. Умные молодые незамужние женщины конкурировали с мужчинами за места в правовых и медицинских школах. У чернокожих женщин с Дальнего Юга, иммигранток, студенток колледжей, мечтавших о профессии, была одна общая черта: понимание, что гонка за возможностями требует независимости, а быть независимой означало избегать материнства – или, во всяком случае, откладывать его.

В пятидесятых годах двадцатого века женщины впервые в американской истории стали голосовать примерно наравне с мужчинами. Радикальный феминизм времен юности Маргарет Сэнгер отошел в прошлое, но ему наследовали иные формы бунта. На Юге женщины вроде Розы Паркс, Септимы Кларк и Эллы Бейкер[44] помогали раздувать искру движения за гражданские права. В заводских поселках и больших городах женщины становились активистками профсоюзов. Выйдя замуж или заведя детей и решив больше не рожать, женщины обращались за советами к врачам, священникам и даже в газеты, и уже без такого стыда, какой ощущали их матери. Слово «контрацепция» перестало быть ругательным. Даже католички узнавали о контроле рождаемости, оправдывая себя тем, что в этой конкретной области они лучше церкви понимают, что правильно и что нравственно.

Один журналист, который вел рубрику советов в оклендской газете, опубликовал письмо читательницы, выступившей в поддержку контроля рождаемости, и на страницах издания развернулись горячие дебаты.

«Так вот, слыхала я про одного рожденного от бедной матери – Его распяли на кресте, и Он стал Спасителем мира. А другие такие стали врачами и медсестрами, учителями и поэтами, юристами и водителями грузовиков, президентами и певцами – и некоторые, черт возьми, лучшие люди, с которыми вам или кому-либо еще хотелось бы познакомиться», – писала женщина, подписавшаяся «Злая-Как-Черт». Другие ссылались на свои религиозные воззрения. «Тот, кто подрывает саму цель и истинную основу супружеских отношений, а удовольствие все-таки получает – обманывает Бога, – писала одна восемнадцатилетняя замужняя женщина, беременная первенцем. – Удовольствие Он добавил сперва для побуждения, а затем для награды, хотя награда получилась не из лучших». Бог связал удовольствие и с едой, написала она дальше, но если женщина хочет сохранить фигуру, она должна следить за тем, что ест и сколько. То же и с сексом: если хочешь маленькую семью – обуздывай свои аппетиты! Она подписалась «Счастливая Будущая Мать».

Через пару недель женщина, назвавшая себя «Разумная Родительница», написала тому же колумнисту, что она желает «Счастливой Будущей Матери» всех благ, но не может не задаваться вопросом, будет ли та столь же бодро настроена после третьего-четвертого ребенка. «Пусть кто-нибудь расскажет этой юной леди, – писала она, – что если бы Бог желал, чтобы ты рожала одного за другим, то не придумал бы таких простых способов этого избежать».

Другая читательница рассказывала, что начала предохраняться после того, как ее первая беременность закончилась выкидышем и врач предупредил ее, что следующая может оказаться смертельной и для нее, и для ребенка, если не подождать хотя бы пару лет. «Может ли кто-то назвать меня грешницей, потому что я эгоистично желаю жить и рожать нормальных, здоровых детей? – спрашивала она. – Я в это не верю… Мы ожидаем малыша в марте… Хотелось бы мне, чтобы люди всегда помнили: у всякой истории две стороны… Мы должны быть терпимы ко всем верованиям и религиям». Подписано было: «Очень Счастливая».

И это были только уважаемые женщины. Другие, вроде Дженис Джоплин из Порт-Артура в Техасе, восставали против устаревших моральных правил более откровенно. «Я жаждала чего-то большего, чем боулинг и кино под открытым небом, – описывала Джоплин свои подростковые годы до того, как стала рок-звездой. – Я готова была все на свете оттрахать и все захапать».

Женщины вроде Джоплин искали жизни радикально иной, чем была у их матерей. Фильмы пятидесятых подливали масла в огонь: дома среднего класса в них выглядели тюрьмами, а родители – неудачниками. В «Бунтаре без причины» у Джеймса Дина на самом деле причина была: он боролся со своими родителями. Многие девушки смотрели в будущее настороженно, если не со страхом: казалось, это будущее ничего им предложить не может, кроме замужества и детей. Писательница Мардж Пирси вспоминала: «От всего этого было впечатление, будто протискиваешься сквозь трещины, обходишь неогороженные расщелины, и не на что опереться, чтобы уйти от этих крысиных бегов и от участи домохозяйки. Замуж или сдохни».