Рождение шестого океана - [4]

Впервые Ахтубин увидел президента Унгру за несколько лет до полета Новиковых в ионосферу — в тот день, когда была объявлена независимость Джанджаристана.

Не ищите Джанджаристан в географическом атласе. На картах 1959 года он обозначен розовым цветом, таким же, как одно из европейских государств; на нем надписано: «Евр. Ю.-А. влад.». «Влад.» — это значит владения. Только немногие знали, что там живут два народа — джанги и джарисы и более ста небольших национальностей, что все они ненавидят угнетателей с розовым флагом, борются и жертвуют жизнью за то, чтобы «Евр. Ю.-А. влад.» назывались независимым Джанджаристаном.

...И вот желанный день наступил. На просторной площади перед беломраморным дворцом губернатора выстроились друг против друга два батальона. Справа — бывшие завоеватели, одетые в тропическую форму: пробковые шлемы, клетчатые рубашки, короткие, до колен, штаны. Слева — национальные войска в самых экзотических нарядах, с конскими хвостами на копьях, с кривыми саблями, верхом на верблюдах и ослах. Молоденький капитан колониальных войск и командир повстанческих отрядов князь Гористани смотрели друг на друга одинаково презрительным выражением на лицах. Князь был в парчовой одежде с меховой опушкой, изумруды и рубины — на рукоятке сабли, на золотом шлеме — перья.

«Солнце печет по-январски», — писали в этот день местные газеты. Солнце сверкало на кончиках копий, на золотом шлеме князя, нещадно обжигало гостей-северян на открытых трибунах. Ахтубин отирал пот и глотал воду со льдом из термоса, презрев предписание врачей, которые запрещали ему пить больше трех стаканов в день.

Наконец, ровно в десять утра загремел национальный оркестр (барабаны разного размера и длиннющие трубы, слишком визгливые и громкие для нашего слуха), и на балкон губернаторского дворца вышли министры нового правительства, одетые кто по-европейски — в белых сюртуках и шлемах, кто в тюрбанах и покрывалах. Среди них был министр культуры профессор Дасья, некогда учившийся с Ахтубиным в Лозанне и полвека спустя пригласивший старого товарища на празднество. С ним разговаривал сухонький старичок в накинутом на плечи полосатом арестантском халате с бубновым тузом на спине, словно проситель, затесавшийся в группу министров. Это и был Унгра, вождь восставшего народа, первый президент республики.

Он стал рядом с микрофоном, но ничего не сказал. Позже Ахтубин узнал, что Унгра потерял голос, просидев три года в подземной темнице. К микрофону подошел вице-президент Чария, еще молодой, лет тридцати пяти, с очень черными бровями и усами, пухлый, толстощекий, лоснящийся, будто намазанный маслом.

— Свобода! — закричал он.

По-видимому, Чария говорил образно и зажигательно. Ахтубин не мог оценить стиль, он слушал только переводчика советской делегации. Чария рассказал о долгой и трудной борьбе народа. Но кончил он, по мнению Ахтубина, неудачно, осудив «неорганизованные элементы», срывавшие вывески с европейских магазинов. «Мы изгнали насильников и не допустим насилия. Свобода — это закон, свобода — это порядок», — заключил вице-президент.

Выступали многие, в том числе гости из Советского Союза, Китая, Индии. Все поздравляли новорожденное государство, с таким трудом завоевавшее свободу. О свободе заговорил и американский делец Сайкл. «Свобода разума, свобода деятельности, равное право человека, без различия веры, происхождения, расы, устраивать свою жизнь в соответствии со своими способностями — таковы великие принципы моей страны и вашей молодой республики», — уверял американец.

Как ни странно, банкир Тутсхолд, один из бывших губернаторов колонии, тоже говорил о свободе.

— Когда мы пришли в Джанджаристан, — сказал он, — ваша страна была в рабстве и унижении. Сотни владетелей опустошали ее разорительными войнами. Мы помогли вам объединиться, восстановили торговлю, построили школы, железные дороги и современные фабрики. Теперь ваша страна может стать равноправной в ряду просвещенных наций. И мы, ценя свободу и достоинство человека, добровольно отказываемся от своих особых прав. Милости просим в семью дружественных народов! («До чего же ловко излагает. Просто благодетель!» — подумал Ахтубин.)

Тутсхолд сделал знак рукой, и розовый флаг колонизаторов медленно пополз вниз. Затрепетал, разворачиваясь, флаг новой республики — синий с желтым кругом: солнечная страна среди моря. Князь в золотой каске отдал салют саблей, и капитан в коротких штанах тоже отсалютовал, пожалуй, изящней и четче князя. Затем капитан резко скомандовал и, сохраняя презрительное выражение на лице, щелкнув каблуками, повернулся налево. Печатая шаг, европейские солдаты двинулись за офицером. Ахтубин стоял в первом ряду, он хорошо видел потные старательные лица, видел, как качаются автоматы на груди и одновременно взлетают правые руки — вперед до пояса, назад до отказа.

«О чем думают эти молодые люди?—спрашивал себя Ахтубин. — Верят ли, что они сражались за культуру и цивилизацию? Не сомневаются ли после позорных поражений в пустынях и джунглях, что их правительство «добровольно» отказалось от своих прав? Жалеют ли погибших товарищей, стыдятся ли, ищут ли виновных? Или служат не размышляя: если приказано — целятся и стреляют; если приказано — держат равнение и машут рукой назад до отказа. А сами думают только о том, что в конце улицы — вокзал, вагоны, затем — пароход, а там — прохладная родина, где дышится легче и никто не стреляет из-за деревьев, Живы, сыты— и слава богу!»