Рождение психоаналитика. От Месмера до Фрейда - [78]

Однако, заметим, признавая целительные свойства эмпатии, врач пользуется понятием, о котором он почти ничего не знает. Маннони говорит даже, что понятие эмпатии — это ничего не объясняющая отговорка. Она связана с аффектами, которые Фрейд в 1920 году назвал «наименее ясной и наименее доступной областью психической жизни»^{449}. С тех пор психоаналитики неустанно стремились узнать о ней как можно больше. В 1974 году Рэнджел, бывший президент Международной психоаналитической ассоциации, заявил: «Ныне мы не располагаем законченной психоаналитической теорией в области аффекта, более того, теория аффекта невозможна без одновременного учета как физиологических, так и психоаналитических факторов»^{450}. Иначе говоря, всякое исследование аффектов упирается в глубинную проблему взаимосвязи между физиологией и психологией, между телесным и межличностным. Проследить взаимосочленения этих двух порядков реальности нелегко. Однако в некоторых явлениях эта взаимосвязь ярко видна; таковы явления, которые возникают в результате гипнотического внушения, а именно эффект обезболивания, допускающий хирургическое вмешательство, или же возникновение волдыря в результате внушенного под гипнозом ощущения ожога^{451}.

Интересно, что уже в 1944 году Кьюби и Марголин^{452} в своих работах о гипнозе описывают гипнотическое отношение, весьма сходное с отношением мать — младенец. Они показали, что, реагируя лишь на воздействия гипнотизера, пациент в результате регрессии сливается с ним. Позднее Кьюби скажет, что в ходе гипнотической индукции гипнотизер и пациент как бы «поглощают друг друга»^{453}. Мы выдвинули гипотезу, согласно которой гипноз обнаруживает «врожденную исходную потенциальную способность к установлению отношений, слагающихся в некую как бы незаполненную матрицу, в которую в ходе дальнейшего развития будут вписываться все последующие системы отношений»^{454}.

Внушение под судом

Для того чтобы побольше узнать о непрямом внушении, мы должны обратиться к гипнотическим феноменам. Значит ли это, что речь идет о возврате к до-аналитическому периоду, когда гипноз имел первостепенное значение в психотерапии? Отнюдь нет. Мы вовсе не собираемся подвергать сомнению достижения психоанализа. Однако ныне утверждается, что психоанализ — это не чисто когнитивная конструкция, что важное место в нем занимают аффекты, а значит, психоаналитикам пора обратиться к проблеме внушения, сняв табу, которым до сих пор отмечено это понятие.

С самого своего появления (по Блоку и фон Вартбургу — в 1174 году) слово «внушение» имело отрицательные смысловые коннотации. Оно, как и глагол «внушать», который вошел в употребление с конца XV века, связывалось с представлениями о колдовстве и нечистой силе. В своих «Размышлениях о Евангелии» Боссюэ изобличает «внушения» дьявола. Отметим, что соответствующие формы «suggestion», «to suggest» (они употребляются с конца XVI века) также имеют отрицательный смысл. Так, в Кратком оксфордском словаре (1933) сообщается, что глагол «to suggest» в 1599 году означал «подстрекать или искушать ко злу» (положение дел изменилось лишь в середине прошлого века). Литтре отмечает, что о внушении «иногда говорят и в хорошем смысле». Наступила эпоха позитивизма, когда все психологические явления должны были стать объектом непредубежденного научного исследования.

Однако реабилитация этих слов была неполной. Они всегда оставались «под подозрением». Именно поэтому они и не фигурируют среди терминов в Психоаналитическом словаре Лапланша и Понталиса. Правда, составители словаря, по собственному признанию, стремились включить в него лишь термины, употребляемые самими психоаналитиками, а они действительно избегают говорить о внушении. Тем самым они как бы хотят показать свою верность Фрейду, который в 1892 году, после знаменитой сцены с больной, бросившейся ему на шею после гипнотического сна, решил отказаться от гипноза. Однако Фрейд не переставал интересоваться внушением с теоретической точки зрения. Он вновь обращается к гипнозу в 1921 году в своей работе «Психология толпы и анализ Я», заявляя, что внушение — это «изначальный и неустранимый феномен, фундаментальный факт психической жизни человека»^{455}. Хотя Фрейду и не удалось раскрыть природу внушения, он не считал его непознаваемым, и поэтому быть верным Фрейду — значит продолжить начатые им исследования.

Эти исследования оказываются ныне тем более необходимыми, что внушение, хотим мы того или нет, было обнаружено и в психоанализе. Закрыть на это глаза — значило бы занять позицию страуса. Но и такую позицию легко объяснить. Признать внушение в психоанализе — значит опрокинуть его рациональную конструкцию, ввести в него почти неизвестный элемент — неустранимую аффективность; это значит коренным образом изменить образ психоаналитика в глазах публики: он превращается в исследователя, окруженного неведомым. А это отчасти меняет и психоаналитические «правила игры». Труднее будет привлекать пациентов и проводить бесконечные курсы лечения, результаты которых «несовершенны, ненадежны и недолговременны» — так, во всяком случае, считает Видерман