Рождение державы - [125]

Мы все встали, поклонились и пошли на выход.

– Да! – услышал уже в дверях. – Подожди, Михайло, вернись на минутку, совсем память старческая стала, забыл еще спросить… А вы идите, идите, мы сейчас, – махнул рукой всем остальным.

Когда вернулся, сел за стол и взглянул на него, стало совершенно понятно, что ничего он не забыл, но по каким-то своим причинам решил переговорить со мной тет-а-тет. Несколько минут он буравил меня взглядом, словно пытаясь подавить волю, точно так же, как сегодня утром, когда впервые увидел. Играть с ним в гляделки не собирался, но и отводить глаза не стал, выбрал полурасслабленную позу и с интересом ожидал продолжения. Вот на его лице выступила испарина и на миг мелькнула гримаса разочарования, видно, колдовское воздействие, которому он пытался меня подвергнуть, не получилось.

– Может, лучше было бы прямо спросить, пан Максим, и, возможно, я бы ответил?

– Кто ты?

– Михайло Якимович Каширский, настоящий сын своих родителей.

– Совсем не сомневаюсь, что телом ты Михайло Якимович, но душа в тебе чья?

– И душа моя собственная, никому не проданная, если ты это имеешь в виду, пан Максим.

– В кругу характерников меня считают самым сильным, пан Михайло, душевные тайны простых смертных для меня не являются секретом. Но тебя пробить не смог, между тем ты точно не характерник. И эфирный дух у тебя не юноши, а зрелого мужа. Так вот, я прямо и спрашиваю, а ты постарайся ответить.

– Не враг я, пан Максим, ни братьям славянам, ни люду православному. Но друг, и верую в Господа нашего, клянусь, – встал и перекрестился на лик Спасителя. – Раскрыв о себе всю правду, могу прослыть сумасшедшим. Нет-нет, понимаю, что ты – не все и разберешься сразу. Впрочем, могу сказать о своем предназначении, если дашь обещание об этом особо не распространяться. Не то что боюсь гласности, просто сегодня, сейчас, нормальные люди перестанут воспринимать меня адекватно.

– Интересно ты выражаешься. – Он склонил голову к плечу и прищурил глаза, затем вытащил из-под рубашки нательный крестик и поцеловал. – Что ж, говори, обещаю наш разговор сохранить в тайне.

– Возврат Великой Софии Константинопольской и других православных святынь в лоно материнской церкви.

Взгляд пана Максима изменился с внимательно-ожидающего на удивленно-недоверчивый. Он даже рот открыл и минуты две молча взирал.

– Да, если такое случится, тогда перевернется весь мир. А покажи-ка мне свои ладони, пан Михайло, – добавил заинтересованно.

Я руки тут же развернул и положил на стол. Он долго смотрел на них, часто-часто кивая головой, о чем-то тихо шевелил губами.

– Тебе от меня какая-то помощь нужна? – спросил наконец. – Или просьбы есть?

– Да. Не препятствовать желающим переселиться в мое княжество и, если можно, выделить за поселком место под строительство куреня для отдыха людей.

– Не буду препятствовать, даже наоборот, буду способствовать. У нас ежегодно в разных дурных неподготовленных набегах сотни молодых казаков гибнут. Все удаль свою показывают. Уж лучше пусть к тебе отправляются.

– Крестьяне тоже нужны, пан Максим, и моя благодарность не будет иметь границ. Нужды запорожцев знаю, в меру своих сил буду передавать то, что надо, даже без оплаты. Только побольше бы переселенцев. Лошади, скот и барахло не интересуют, это все и в Европе возьму.

– А беглых москалей возьмешь?

– Отправляй. И не только беглых. В будущем вообще планирую основную часть переселенцев из Московии набирать. Думаю, найду там с кем договориться.

– Вижу, пан Михайло, размах у тебя серьезный. Ты там это… когда будешь чего-то передавать, так в первую очередь медь, олово присылай. И зелье нужно. И серебра подкинь немного, на бедность.

– Заметано, – улыбнулся я. – Да! Пан Максим, не мог бы мне выделить десятка по три пистолей и мушкетов? С возвратом. Бойцов собирался довооружить в Каширах, но потребность возникла прямо сейчас. Верну через месяц в исправном состоянии по три с половиной десятка и тех и тех. И еще дюжину верховых лошадок, если можно. Верну пятнадцать.

– Я разве похож на жида, что ты мне проценты в рост предлагаешь? – обиделся он. – Я тебе и так дам.

– Извини, это не в рост, это в счет будущего нашего сотрудничества. Местных хочу на неделю по домам распустить, да оружие с собой дать, а у меня такого мало. В повозках мортирки и переносные картечницы лежат.

Может быть, не все услышали, что хотелось друг от друга услышать, но разговор быстро свернулся, и мы отправились на свежий воздух. И здесь окунулись в привычную обстановку шумной казацкой вольницы.

Оставшееся до вечера время прошло в веселье. С разрешения пана куренного атамана и к всеобщей радости всего гарнизона и моих бойцов на площадь перед крепостью поселковый корчмарь привез ведро горилки, два бочонка пива, запеченного кабана и целый мешок сушеных лещей.

Были провозглашены здравицы в честь освободителя братьев-товарищей из татарско-турецкого полона. Честно говоря, оказалось чертовски приятно. А еще понравилось, что никто из наших ребят не упился.

На следующий день с рассветом мы вышли в сторону Днепра. Сразу же за Сокольцом, как и ранее планировалось, отряд разделился на шесть групп. Пять из них разбежались в разные стороны, бойцы отправились на побывку, проведывать своих родных, близких и друзей. Через неделю их отпуск заканчивался, и они должны были идти в Гнежин, на соединение с моим десятком и обозом.