Розанна - [14]

– Он узнал пароход?

– Нет, но ты послушай. Я звонил в Гётеборг и разговаривал кое с кем из судовой компании. Один из них сказал мне, что это может быть правдой, судно называлось «Диана», он дал мне адрес капитана.

Наступила пауза. Слышно было, как Ольберг чиркает спичкой.

– С капитаном я уже поговорил. Он сказал, что помнит эту историю даже слишком хорошо, хотя предпочел бы о ней забыть. Вначале им пришлось ждать почти три часа в Хевринге из-за тумана, потом у них лопнул какой-то паропровод в моторе…

– В машине.

– Не понял.

– В машине, а не в моторе.

– Ага. Так вот, им пришлось торчать восемь часов в Сёдерчёпинге, пока его не исправили. Это значит, что у них было около двенадцати часов опоздания, и по озеру Бурен они проходили уже после полуночи. Они не причаливали ни в Мутале, ни в Вадстене, а пошли прямо в Гётеборг.

– Когда это произошло? Какого числа?

– Капитан говорит, что это был второй рейс после дня Святого Яна, другими словами, это произошло в ночь с четвертого на пятое.

Последующие десять секунд оба молчали. Потом Ольберг продолжил:

– Четыре дня, прежде чем мы ее нашли. Я еще раз позвонил в судовую компанию и проверил, совпадает ли время. Они спросили, что меня интересует, и я попросил проверить, все ли туристы доехали до Гётеборга в целости и сохранности. А что, спросили они, разве кто-то туда не доехал? Пришлось мне сказать, что я не знаю. Они наверняка решили, что у меня с головой не в порядке.

С минуту опять было тихо.

– Как ты думаешь, это может иметь какое-нибудь значение? – наконец спросил Ольберг.

– Не знаю, – ответил Мартин Бек. – Возможно. В любом случае ты поработал прекрасно.

– Если все туристы добрались до Гётеборга в полном порядке, нам это ничего не дает.

В его голосе звучала удивительная смесь разочарования и скромного триумфа.

– Мы должны все это подробно проверить, – добавил Ольберг.

– Естественно.

– Ну, спокойной ночи.

– Спокойной ночи. Я тебе позвоню.

Мартин Бек пару минут сидел, положив руку на телефон, потом наморщил лоб и, как лунатик, пошел обратно через гостиную. Тихо закрыл за собой дверь, сел перед моделью парусника, протянул к нему руку, но тут же ее опустил.

Так же сидел он и часом позже, когда пришла жена и отправила его в постель.

VIII

– Не стану утверждать, что ты выглядишь слишком здоровым, – сказал Колльберг.

Мартин Бек чувствовал себя как угодно, но только не здоровым. У него был насморк, горло и уши болели, в бронхах хрипело. Простуда развивалась точно по плану, и сейчас наступила самая неприятная стадия. Несмотря на это, он решил упорно сопротивляться простуде и удрать от домашней битвы, а поэтому провести весь день в кабинете. Во-первых, он не избежал бы утомительной заботы о себе, если бы остался лежать дома. Когда у его жены начали подрастать дети, она со всей имеющейся у нее энергией вжилась в роль домашней медсестры, и его регулярная простуда была для нее событием, с которым могли сравниться день рождения или большие праздники.

Кроме того, по какой-то загадочной причине ему было тягостно оставаться дома.

– Зачем ты явился, если тебе плохо?

– Я в полном порядке.

– Перестань слишком переживать из-за этой истории. Можно подумать, у нас это первое дело, когда расследование зашло в тупик. И к тому же не последнее, причем тебе это известно не хуже меня. От этого мы не станем ни лучше, ни хуже. Просто твой жизненный идеал – быть первоклассным полицейским.

– Я вовсе не переживаю.

– Не думай над этим столько, потому что можешь создать угрозу своим моральным устоям.

– Как это?

– Точно… дай только человеку время, так он способен додуматься до такого, что просто страх берет. Задумчивость – мать безысходности, – пояснил Колльберг и ушел.

Это был безрадостный и пустой день, полный чихания, сморкания и будничной работы. Дважды Бек звонил в Муталу, главным образом, чтобы подбодрить Ольберга, который при дневном свете сообразил, что его открытие не будет ничего стоить, если не удастся каким-то образом связать его с трупом у шлюзовой камеры.

– Человек склонен несколько переоценивать события, когда надирается, как свинья, а потом оказывается, что все это ни к чему. – Ольберг говорил это всхлипывая, кающимся тоном. Он был готов заплакать.

Исчезнувшая девушка из Ренга до сих пор не нашлась. Бека это не интересовало, потому что рост девушки составлял 155 см, у нее были крашеные волосы и прическа а ля Брижит Бардо.

В пять часов он сел в такси и поехал домой, но вышел у станции метро и остаток пути прошел пешком, чтобы избежать изнуряющего разговора о деньгах, который, несомненно, ожидал бы его, если бы жена увидела, что он приехал домой на такси.

Есть он ничего не мог, но вылил в себя чашку отвара ромашки. Для того, чтобы ко всему прочему еще и желудок разболелся, подумал Мартин Бек. Он прилег и сразу уснул.

Утром ему было немного лучше, он со стоицизмом выпил чашку кипятка с медом и съел один сухарик. Спор о состоянии его здоровья и несоразмерных требованиях государственного аппарата к своим сотрудникам затянулся, и когда он наконец добрался до управления округа Кристинеберг, было уже четверть одиннадцатого.

На его письменном столе лежала телеграмма.