Розалина снимает сливки - [112]

Снова жалобный звук от Лив.

– Знаю, знаю. Я годами позволяла мужчинам говорить, что могу быть бисексуальна. Им это чертовски нравится. И они так разочаровываются, если это не так.

Для Розалины не было совершенно невозможно сопереживать женщинам-натуралкам, которые чувствовали давление из-за того, что на них давили сексуально. Но это было безумно трудно.

– Да уж. А может, пора перестать позволять? Потому что признай, Лив: ты, я и Ален занялись бы сексом втроем только потому, что он так захотел.

– Прости. Я чувствую себя… честно говоря, довольно отвратительно. И очень, очень глупо.

О боже.

– Слушай, мне неприятно, что ты заставляешь меня успокаивать тебя. Суть в том, что я встречалась с Аленом. Я знаю, какой он. И на деле ничего не было. Прости себя, или расти как личность, или что там тебе нужно. Я в порядке и понимаю, что ты совершила ошибку. Но я тебе не священник, не подруга и не психотерапевт. Так что… да. Спасибо, что позвонила. Вряд ли нам стоит продолжать разговор.

– Спасибо за… – По голосу Лив все еще было слышно, что она если не разбита, то по крайней мере помяла крылья. – За то, что не повесила трубку. И да, я… Я больше не буду тебя беспокоить. Удачи на шоу.

Уронив телефон на прикроватную тумбочку, Розалина откинулась на подушки и выдохнула.

Дни шли и стали похожи на яйца, сахар, муку, масло, молоко и пекарский порошок в идеальном бисквите «Виктория».

На смесь.

Восьмая неделя. Финал

Вторник

– Ты, солнышко, – сказала Дженнифер Халлет, – проклятье моей долбаной жизни.

Сказав Дженнифер Халлетт, что она не хочет, чтобы Корделия и Сент-Джон участвовали в специальном эпизоде «Как живут наши очаровательные финалисты», Розалина разрушила весь план, заложенный в начале соревнования. Но с тех пор многое изменилось.

– Все, о чем я прошу, это снять эпизод без разговора с моими родителями. Не думай об этом как о потере материала. Думай, что это экономия на билете до Кенсингтона.

– Ты серьезно будешь притворяться, что делаешь это для моего удобства? Я спланировала это дерьмо несколько месяцев назад. Ты подаешь пирожные своей милой семье среднего класса за милым столом среднего класса в милом доме среднего класса. А потом они сидят бок о бок на диване и говорят: «Мы так гордимся ею. Она всегда была такой хорошей девочкой. Здорово, что она наконец-то делает что-то для себя».

– Прости, – голос Розалины непроизвольно повысился, – я делаю многое для себя. Например, я для себя говорю тебе, что не хочу, чтобы ты вмешивала в это моих родителей. Это шоу не имеет права заявлять, что оно сделало меня сильнее.

Дженнифер Халлет поднялась из кресла Розалины, как Посейдон из морских глубин.

– Разумеется, оно сделало тебя сильнее. Когда ты только пришла сюда, ты была просто мышкой в фартуке с милой улыбкой. А теперь ты мышь с гребаными идейками, которая не хочет заткнуться и дать мне делать мою гребаную работу.

– Верно. – У Розалины все получится. Она не боится Дженнифер Халлет. Ну, не сильно боится. Ладно, она сильно напугана, но в то же время настроена решительно. – Если моя арка в том, чтобы показать, что я стала увереннее в себе, потому что я женщина, а не бабушка. И это единственная арка, которая у меня может быть, зачем тебе нужны мои родители, чтобы это подтвердить?

– Контекст, солнышко, контекст. Нам нужно знать, какой неуверенной и дерьмовой ты была раньше, чтобы все подумали: «Господи, вот это да. Она столько всего добилась». Мы хотим, чтобы грустные девочки и зажатые домохозяйки по всей стране смотрели на тебя и думали: «Раз у нее получилось, то и у меня получится». И если так подумает большинство из них, то в конце ты получишь огромный контракт на книгу, на который сможешь оплатить дочке учебу в универе или реабилитационном центре. В зависимости от того, что ей потребуется.

Розалина уставилась на нее.

– Ты худшая из людей.

– Лесть тебе не поможет. Улыбайся, будь искренней и езжай на этом поезде до станции «Большая куча денег».

Если у Дженнифер Халлет и была суперсила, более тонкая, чем крик, то это ее способность заставить сомневаться в себе. Потому что в конечном счете важнее всего были деньги, особенно в перспективе для Амели. И, возможно, как взрослой ей следовало бы проглотить свою гордость и доверить все профессионалам. В конце концов, если Дженнифер права – а Розалина считала, что, скорее всего, так оно и есть, – то она упустит возможность, ради которой и пришла на шоу.

– Послушай. – Еще одна попытка. Потом она уступит. – Если ты хочешь показать такую историю, почему бы мне ее не рассказать? Да, ты права. Я многое вынесла из шоу и благодаря этому стала сильной, уверенной в себе личностью. Именно поэтому я так сильно тебя сейчас бешу.

Глаза Дженнифер Халлет сузились так, что это было либо очень хорошо, либо очень, очень плохо.

– Ты бесишь меня гораздо дольше, чем ты думаешь, но я слушаю.

– У тебя есть досье на меня. Ты знаешь, как все было. Я забеременела в девятнадцать. И теперь я мать-одиночка на работе без перспектив. Но мои родители никогда меня не поддерживали и заставляли чувствовать себя дерьмом. Поэтому я не хочу, чтобы они были частью моей истории. Но сейчас в моей жизни есть такие люди, как Амели и моя бывшая девушка Лорен, которые могут сказать то же самое. Но разница в том, что когда они скажут, что гордятся мной, они, черт возьми, будут говорить об этом искренне.