Розалина снимает сливки - [111]

– Бабушка с дедушкой, – сказала она медленно, – расстроились. Потому что я сказала им, что не хочу возвращаться в университет и становиться врачом.

– А почему ты не хочешь стать врачом? Разве ты не хочешь, чтобы у нас был новый дом, собака и таракан?

– Дело не в доме. И не в собаке, и не в таракане. Просто… помнишь, когда ты не хочешь что-то делать, я говорю: «Когда станешь взрослой, будешь решать сама»? Так вот, я взрослая и решила, что не хочу быть врачом.

Амели надолго задумалась.

– Но если взрослые могут решать за себя, а ты взрослая, почему бабушка с дедушкой на тебя обижаются?

Быть хорошим родителем, или тем, что, как она надеялась, считается хорошим родителем, всегда было на грани невозможного. Пытаться быть хорошим родителем через десять минут после того, как поругалась с собственными родителями по поводу того, как они тебя воспитывали, – это уже перебор.

– По многим причинам. Думаю, людям трудно осознать, что их дети тоже уже взрослые.

– Да, – горячо согласилась Амели. – Ты до сих пор считаешь, что мне нужно брать Мэри Шелли в постель, хотя мне уже восемь.

– И бабушка с дедушкой хотят для нас лучшего. Просто они думают, что для этого я должна стать врачом, потому что они – врачи.

Амели снова задумалась.

– Они расисты?

Странным образом нет. Они, как правило, приберегали свои предрассудки для людей с меньшим, чем у них, достатком или образованием.

– Почему ты так думаешь?

– Мисс Вудинг говорит, что расизм – это когда тебе не нравится кто-то, потому что он отличается от тебя. Поэтому я подумала, что бабушка с дедушкой могут быть расистами по отношению к тем, кто не врач. Мы не должны быть расистами. Мы проходили урок на эту тему.

Если быть справедливой к мисс Вудинг – долгая история колониализма и системной несправедливости в Англии была сложной темой для второй ступени обучения.

– Я думаю, что расизм больше связан с… – Точно, это очень сложный вопрос для второй ступени обучения, – культурой и религией и, гм, с тем, как выглядит чья-то кожа. Возможно, дедушка с бабушкой… классисты? – Она бросила виноватый взгляд на Гарри, чья грамматика когда-то казалась ей совершенно неприемлемой. – Это когда тебе не нравятся люди, которые говорят определенным образом или работают на определенной работе.

– Например, говорят «не-а»? – спросила Амели, которая иногда бывала слишком проницательной. – Или если человек чинит электричество?

Розалину будто парализовало. Поэтому Гарри с удивительной мягкостью ответил за нее:

– Что-то типа того.

И снова Амели погрузилась в задумчивое молчание. Что было хорошо, не так ли? Здорово иметь дочь, которая решает сама. Чертовски страшно, но здорово.

– Ну, – объявила Амели наконец, – вряд ли стоит становиться врачом, если ты не хочешь им быть. И я не против, если у нас не будет большего дома или собаки, но я бы хотела таракана. А чинить электричество полезно, потому что если бы никто не чинил его, у нас бы не было бы никакого электричества, и тогда ничего бы не работало.

Если считать это итогом столетий укоренившегося социального расслоения и всех личных неврозов, могло быть и хуже.

* * *

Розалина была готова очень рано лечь спать. У Амели были другие планы, но она ребенок, поэтому проиграла этот спор. Розалина как раз забралась в постель и думала, как хорошо оставить последние несколько дней позади, когда зазвонил чертов телефон. Это был неизвестный номер, что вызвало у нее совершенно иррациональное чувство тревоги: вдруг это звонит полиция, чтобы сообщить, что Амели съел сбежавший носорог, или Дженнифер Халлет звонит сказать, что ее все-таки выгнали из шоу. Хотя, конечно, с реалистичной точки зрения вероятнее, что кто-то пытается заставить ее сменить провайдера широкополосного доступа к интернету.

– Алло, – сказала она устало.

– Привет. Это Розалина?

Это был женский голос, который Розалина не узнала.

– Кто это?

– Не вешай трубку, – такое себе начало, – но это, э-э, Лив.

В списке вещей, которые сейчас были нужны Розалине, это бы оказалось на последнем месте.

– Тебе придется постараться гораздо лучше, чем сказать: «Не вешай трубку».

– Я взяла твой номер из телефона Алена. И я хотела сказать… Как можно извиниться за… за… ну…

– Сексуальное домогательство? – догадалась Розалина.

Лив издала испуганный звук, из-за которого Розалине стало не по себе по многим причинам.

– Ну… да. За него.

– Не знаю. А ты можешь?

– Ладно. – Неровное дыхание подсказывало, что Лив сейчас плачет. – Прости, что я… я… Черт. Что я тебя домогалась.

Наступило долгое молчание, пока Розалина боролась с более широкой гаммой чувств, чем следовало бы.

– Хотелось бы мне быть хорошей и сказать: «Все в порядке». Но…

– Это не так, да? Я и не ожидала, что ты скажешь, что все нормально. Наверно, я хотела сказать, что знаю, что это не так.

– Ну, спасибо, что сказала. И, наверно, за то, что сама это знаешь. То есть я надеюсь, что ты воспринимаешь это как факт, но больше так не делай. Потому что это нездоровая фигня, даже если это две женщины.

– Я это понимаю, – резко сказала Лив. – Я не оправдываюсь, но я пила с трех часов, и Ален сказал мне, что я тебе нравлюсь.

– К твоему сведению, ты мне не нравишься. – Слишком грубо? Да и какая разница, что это грубо? – Дело не в том, что ты не… очень милая… и все такое. Просто я не хотела рассматривать тебя с такой стороны.