Роза ветров - [2]

Тихими вечерами они уходили в непотерявшую довоенной прелести березовую рощу и не могли наговориться. Все вспомнили. И какие в районном Доме культуры танцы танцевали, и как самый модный в селе парень, продавец Аркашка, кашне подвязывал, и какие вкусные были в районной столовке раки с пивом… Убегали мыслями домой, в родимое Зауралье. Сторонились говорить только о тягостном и горьком. Лишь однажды гвардии лейтенант Левчук нарушил этот молчаливый обет. Рассказал, как саднит у него на душе: за две недели до начала войны уехала в отпуск на Украину молодая жинка Левчука с дочкой Татьянкой. И пропали без вести. Искал, запросы посылал — безрезультатно.

— Попали, наверное, под немецкий сапог… Горе! — Он чиркал пальцем по черным излучинам, опоясавшим рот.

Это было только один раз. Больше Левчук ни словом, ни жестом, ни намеком не напоминал землякам о случившемся: у каждого своей беды было немало, к чему прибавлять еще и чужую. Не хотел командир показать своей слабости, старался быть оптимистичным, уверенным, не сраженным. Потому-то, наверное, узнав о том, что Павлу исполняется двадцать три, он, поглаживая шелковые усы, сказал:

— Дюже гарно получится, хлопчик, коли добуду я к вечеру поллитровку да мы с тобой и выпьемо.

— Не знаю. Не пробовал отродясь!

— Попробуешь.

Обычная текла жизнь в десантной бригаде. Шли тренировочные прыжки. Прыгали с гондолы, с четырехсот метров. Ветер таскал неумело приземлявшихся по покрасневшей от жаркого солнца траве. Потянув стропы, они гасили купола парашютов, бежали на командный пункт к комбату Беркуту.

— Товарищ гвардии майор! Ефрейтор Петров совершил пятый ознакомительный прыжок!

Майор сидел на груде парашютов, прячась в тени большого рябинового куста, придирался к десантникам:

— Как совершен прыжок?

— Хорошо, товарищ гвардии майор!

— Видел я, как ты носом землю пахал.

— Так точно!

И тут Беркут выходил из себя:

— Что «так точно»? Что «так точно»? Десантник ты или черт знает что такое? — кричал он.

Крутояров и Завьялов прыгнули с гондолы по пятому разу на «отлично», и Беркут был доволен. Он, как всегда, жал Павлу руку, а старшину похлопывал по плечу, приговаривал:

— Не в каптерке тебе сидеть, старшина, а по тылам немецким гулять!

Петр Завьялов действительно был дельным старшиной. В минуты отдыха он мог развлечь, в минуты опасности — помочь. К тому же в любое время умел достать из продуктов, что душа пожелает. И на бригадных складах, и в штабных столовых, и в городской торговле — везде у него были «ниточки с иголочками». «Дайте только приказ, и мы с нового году свежу клубнику есть будем!»

Ранение у старшины было нелегкое. На красную рану, затянутую молоденькой кожицей, боязно было даже смотреть, но кость осталась целой, и Завьялов, как и Павел, радовался: «Были бы кости, а мясо нарастет!»

Вечером батальон Беркута закончил прыжки, и над полигоном заклубилась туча. Весело ударил гром. Набирающие цвет ромашки, росшие по обочинам дороги, вздрогнули обрадованно. А гром, будто сконфузившись, на мгновенье смолк, но тут же, решив, что робеть нет причин, раскатился с новой силой. Такой уж он озорной и веселый первый майский гром! Туча протянула серебряную пряжу к гондоле; и когда гондолу посадили на грузовик, по ее горбине застучали первые крупные капли, будто посыпали на спину дирижабля белый сухой горох.

Павел шел впереди взвода и смотрел на цветы. Они мотались под дождем радостно и завороженно. Нераскрывшиеся еще совсем головки тянулись безудержу вверх, а дождины молотили по ним, и, казалось, что цветы смеются.

В далекий край товарищ улетает,

Родные ветры вслед за ним летят.

Любимый город в синей дымке тает,

Знакомый дом, зеленый сад и нежный взгляд…

Дождь прошумел быстро. Засверкало над бором солнце. И все стало привычным. Будто не было никакой войны: ни мучительного отступления от самых границ, ни стыда перед остававшимися под немцем городами и деревнями. Просто собрались парни, идут после выпускного вечера по примолкшим улицам родного села и наутро не услышат никаких военных команд. И кто-то прикроет ноги стеганым одеялом и тихонечко откроет форточку. И спать можно будет долго. И воробьи в сиреневом палисаднике, под окнами родного дома, разговаривать станут негромко, а мирные позывные столицы — «Широка страна моя родная» — зазвучат в утренней свежести, как гимн детства…

Но это пока смотришь на счастливые после короткого дождика ромашки. Окинь взором окрестность: каждый дом — крепость, по углам — зенитки, каждый мост — гарнизон, в лесах — аэродромы, полигоны. Войска. Все приведено в готовность номер один. Но все пока что укрыто, неведомо противнику и хранит в себе неизведанную силу.

* * *

Перед отбоем лейтенант Левчук позвал Павла в старшинскую каптерку. Усадил на груду солдатских рукавиц-однопалок, неведомо для какой надобности запасенных рачительным Завьяловым, и, приложив палец к пушистым усам, прошептал:

— Товарищ гвардии старший сержант, на твои именины прибудет наша достоуважаемая землячка Людочка Долинская.

Павел вспыхнул, и от Левчука это не ускользнуло.

Стараясь не замечать смущения младшего своего товарища, Левчук начал рыться в столе.