Роза о тринадцати лепестках - [21]

В святом языке Торы положительные свойства характера называются мидот товот (буквально — «правильные измерения»); отсюда можно сделать вывод, что достоинство того или иного свойства не присуще ему изначально, а зависит от его проявления в данных условиях, от того, была ли соблюдена в этом правильная мера. Все, что проявляется в неверной пропорции, — и есть зло.

Таким образом, добро — это то, что не выходит за рамки соответствующей ситуации, а зло — все, что вырывается за ее пределы; причем неважно, в какую сторону нарушается равновесие — в положительную или отрицательную. Соразмерность необходима каждому живому организму; любая его клетка обладает определенной формой и заданной скоростью роста, и стоит клеткам изменить свою форму, а темпу их роста возрасти или замедлиться по сравнению с нормой, как весь организм заболевает. Все мировое зло — не что иное, как нарушение заданных пропорций, вызывающее к жизни вредные, паразитические силы.

Можно подумать, что этот принцип: держаться внутри заданных границ — провозглашает и защищает посредственность, обезличенность. Нет ничего более далекого от истины. Еврейские мудрецы советуют человеку не только держаться среднего пути, но и обуздывать импульсы, влекущие его к крайностям, рекомендуют научиться владеть собой. И потому невозможно установить универсальную линию поведения для всех ситуаций; правильность принятого решения можно оценить, лишь учитывая определенное стечение обстоятельств, требующих реакции человека. Посему установить единый стандарт поведения невозможно. Очевидно одно: универсального решения всех проблем не существует. Постоянное движение и развитие свойственно человеческой душе в ее земном существовании. Конечно, человек нуждается в опытном наставнике, чтобы быть в состоянии сбалансировать свое поведение в рамках разумного, но обычно выбор правильного пути происходит после того, как человек самостоятельно перепробовал разные крайности. Эти метания, подобные колебаниям маятника, обогащают человека определенным опытом, позволяющим нащупать некую середину, однако во многих случаях она является не искомым синтезом двух крайностей, а лишь их средним арифметическим.

Сущность жизни в мире, как говорит еврейская мудрость, символизируется великим и грозным Б-жественным пламенем (Йехезкель, гл. I), языки которого мечутся вперед и назад, вверх и вниз, подобно ритму дыхания человека и биению его сердца. Такие метания, очевидно, заложены в самой природе отношений человека с небом и землей. Стремление вырваться из плена материи и вознестись к Б-жественному сменяется столь же настоятельной необходимостью возвратиться к повседневной реальности нашего, полного проблем, мира. Существование только в одном из этих измерений бытия означает прекращение усилий, духовную или физическую смерть, и потому путь этот неизбежно ведет ко злу. Временами человека настолько охватывает жажда Неба, что он полностью готов отрешиться от мира и всего, что его с этим миром связывает; иногда же погружение в реалии земных дел и погоня за удовлетворением своих желаний заставляет его забыть обо всем остальном. Дело не только в том, что такие моменты могут быть в жизни каждого; и то и другое заключено в природе самой жизни: и в восхождении к Б-гу, и в нисхождении в материю есть святость. Одного из этих путей всегда недостаточно, и только наличие их обоих обуславливает контакт между человеком и Всевышним.

По той же причине не существует непримиримого конфликта между интеллектом и эмоциями, познанием и верой, беспристрастным логическим анализом и душевной простотой, но при этом правильный подход человека к определению своего жизненного пути предполагает не слияние этих крайностей, а их примирение на основе проникновения в природу их противоречивости. Для этого еврею установлен особый ритм жизни, когда в течение дня учеба и молитва сменяют друг друга. Изучение Талмуда и других священных книг требует, главным образом, интеллектуальных усилий, способности к абстрактному мышлению и даже определенной доли скептицизма. Молитва, для которой отведено особое время, — совершенно иной вид духовного труда. Молитва — это служение Б-гу с любовью и преданностью, отказ от любых сомнений и роптании; это нечто, требующее детской искренности и чистоты сердца. Еврей обязан действовать в обоих этих направлениях, постоянно переходя от постижения прозрачной ясности одной из сторон Торы, способной ослепить человека своим светом, к мучительным раздумьям и критическому анализу, к упорному возобновлению одних и тех же вопросов, не имеющих однозначного ответа, а оттуда — вновь к области чувств и предельной душевной преданности Всевышнему. Этот постоянный ритм духовной жизни необходим для полноценного существования еврея; сосредоточиться лишь на одном — только учении или только молитве — означает совершить жестокую ошибку.

Приняв этот синтез в качестве фундаментального принципа, еврейская традиция определила тем самым развитие двух направлений, которые с первого взгляда могли бы показаться диаметрально противоположными, даже взаимоисключающими: возвышенного пророчества и тщательного выполнения заповедей, всех мельчайших их деталей.