Роза Марена - [22]

— Красивая собака, — сказал Дэниэльс. — Немецкие овчарки — красивые собаки. Мне всегда нравились овчарки, а тебе?

— Конечно, классные собаки, — согласился мужчина с усиками, хотя на самом деле считал, что они свирепы и отвратительны. Похоже, дай такой малейшую возможность, она с радостью прогрызет тебе вторую дырку в заднице.

— Нам стоит кое о чем поболтать, — сказал легавый с теннисным мячиком. — Я думаю, это будет один из самых важных разговоров в твоей жизни, дружок. Ты готов к этому?

Человек с усиками проглотил комок в горле и пожалел — в сотый раз за этот день, — что сразу не избавился от этой чертовой кредитки. Почему он этого не сделал? Почему он оказался таким идиотом?

Он, конечно, знал, почему оказался таким идиотом — потому что рассчитывал, что как-нибудь сумеет воспользоваться кредиткой. Потому что он был оптимистом. Ведь в конце концов это Америка, Страна Неограниченных Возможностей. И еще потому (и это было ближе к истине), что он как-то позабыл, что кредитка лежит в его бумажнике, засунутая за стопку визиток, которые он вечно подбирал. Есть у кокаина такой побочный эффект — он поддерживает тебя на плаву, но ты не можешь, мать твою, вспомнить, зачем и куда плывешь.

Легавый смотрел на него и улыбался, но в глазах его не было улыбки. Взгляд у него был жесткий. И человек с усиками почувствовал себя очень неуютно — как барашек рядом с беспощадным волком.

— Послушай, парень, я ни разу не пользовался твоей кредиткой. Не забывай об этом. Они ведь сказали тебе, верно? Ни разу, я, мать твою, не пользовался ею.

— Конечно, не пользовался, — усмехаясь, сказал легавый. — Ты не мог узнать код. Он основан на номере моего домашнего телефона, а моего номера нет в справочнике… как у большинства полицейских. Но я ручаюсь, ты делал попытки, верно? Ручаюсь, ты пытался его найти.

— Нет! — воскликнул человек с усиками. — Нет, ничего такого у меня и в мыслях не было!

Конечно, он проверял. Он проверил телефонную книгу, после того как попробовал несколько комбинаций с адресом на кредитке и с почтовым индексом, но все безуспешно. Первым делом он стал нажимать на кнопки автоматов ATM по всему городу. Он нажимал на кнопки до тех пор, пока у него не распухли пальцы и он не почувствовал себя козлом, напрасно рассчитывающим на халяву.

— А что, если мы проверим компьютер, следящий за банкоматами ATM? — спросил легавый. — Мы что, не отыщем мою кредитку в колонке ОТМЕНИТЬ/ПОВТОРИТЬ с миллиардом операций? Если не найдем, я куплю тебе бифштекс на ужин. Что ты об этом думаешь, братишка?

Человек с усиками не знал, что об этом думать, как, впрочем, и обо всем остальном. У него возникло нехорошее предчувствие. Хуже просто и быть не могло. Тем временем пальцы легавого продолжали работать с мячиком — туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда. Что-то жуткое было в том, как он непринужденно и безостановочно его сжимал и разжимал.

— Тебя зовут Рамон Сандерс, — сказал Дэниэльс. — За тобой тянется длинный хвост. Воровство, мошенничество, кокаин, насилие. Все, кроме нападения, вооруженного грабежа и мокрого дела. В это ты не лезешь, верно? Вы, педрилы, боитесь, когда вам врежут, так? Даже тем из вас, кто похож на Шварценнеггера. О да, вы не прочь надеть дутую майку и покачать мышцы у лимузинов, возле какого-нибудь клуба педиков, но, если кто-то начнет бить по-настоящему, вы улепетываете во все лопатки. Верно?

Рамон Сандерс ничего не ответил. Пока это казалось самой разумной реакцией.

— А вот я не прочь врезать, — сказал легавый по имени Дэниэльс. — Равно как и лягнуть ногой, дать головой и, если надо, укусить. — Он говорил почти задумчиво и, казалось, смотрел на немецкую овчарку и сквозь нее. Собака возвращалась трусцой к хозяину с летающей тарелкой в зубах. — Что ты об этом думаешь, глиста?

Рамон по-прежнему молчал и старался сохранить невозмутимое лицо игрока в покер, но в голове у него вспыхнуло множество красных огоньков и отчаянный зуд расползался по всем его нервным окончаниям. Сердцебиение начало набирать скорость, как поезд, отходящий от станции и выезжающий в долину. Он время от времени украдкой поглядывал на этого мужика в расстегнутой красной рубахе, и то, что он видел, ему все больше и больше не нравилось. Правая рука парня с усиками напряглась во всю силу, вены взбухли от крови, мышцы вздулись, как свежеиспеченные булочки.

Дэниэльса, казалось, нисколько не трогало молчание Рамона. Повернувшись к молчаливому собеседнику, он улыбался или казалось, что улыбается, если не обращать внимания на глаза. Глаза были пустыми и блестящими, как два новеньких четвертака.

— У меня хорошие новости для тебя, глиста. Ты можешь снять с себя обвинение в мошенничестве. Помоги мне чуть-чуть, и ты свободен как птичка. Ну, так что ты об этом думаешь?

Рамону очень хотелось не открывать рта, но такой возможности, кажется, больше не было. На этот раз легавый не просто издевался; на этот раз он ждал ответа.

— Это здорово, — сказал Рамон, надеясь, что ответ правильный. — Это здорово, просто замечательно, спасибо тебе, что дал мне зацепку.

— Что ж, ты нравишься мне, Рамон, — сказал легавый, а потом сделал нечто такое, чего Рамон никогда в жизни не ожидал от меднолобого экс-десантника вроде этого парня: тот положил свою левую ладонь на мошонку Рамона и начал поглаживать ее прямо перед детишками на игровой площадке и всеми, кому бы вздумалось поглазеть. Он мягко водил рукой по часовой стрелке, его ладонь двигалась назад и вперед, вверх и вниз по маленькому кусочку плоти, который играл в жизни Рамона важную роль с девятилетнего возраста. Дружки его отца — мужики, которых Рамон должен был называть дядя Билл и папа Карло, — сосали его по очереди. А то, что произошло затем, пожалуй, было естественной физиологической реакцией: его член начал вставать.