Роза из клана Коршунов - [13]

— Я подумала, что как-то не слишком вежливо получается, — обратилась к гроллинам трясущимся от страха голосом юная Корсач, — что мы так путешествуем вместе и совершенно ничего не знаем друг о друге. Возможно, это и не очень-то тактично с моей стороны спрашивать, ведь вы выполняете свой долг и не имеете ко мне каких-либо личных претензий. Просто, думаю, это вполне могло бы улучшить взаимопонимание в группе, если бы я хотя бы немного знала, кто меня охраняет…

Обваренный невурлок как-то криво усмехнулся, не то злобно, не то снисходительно, будто девочка оскорбила его или рассмешила своей наивностью и страхом. Он поднялся и вышел в свет костра (так он стал ещё более бледным и пугающим), присмотрелся к реакции девочки, ловко сделал сально назад через пламя, демонстрируя недюжинную силу даже после такого выматывающего бега, и попросту влез на дерево, чтоб там и остаться, сохраняя показательное молчание. Каринка была поражена и растерянна, такой реакции на своё предложение она не ожидала. Вурлок чётко дал ей понять своё превосходство и посмеялся над её потугами держаться благородной дамой (ведь благородные дамы всегда должны скрывать страх или предвзятость к кому-либо). Девочке стало от этого горько и обидно, она надеялась проявить учтивость, а не оскорблять кого-либо. Второй невурлок даже не посмотрел в её сторону.

— Если ты так хочешь, — выпятил вперёд грудь Владомир, — то я…

— Тебя-то, Владька, я и без того знаю! — неожиданно для себя самой огрызнулась девочка и улеглась возле подгорного человека, укутавшись приготовленным заранее пледом и спрятав замёрзшие руки гроллину в пушистую бороду. Командир так и остался стоять с глупым видом.

Действительно, это приключение не напоминало обычное, хотя бы своими героями…

Проснулась Каринка с первыми лучами солнца, что ласково погладило девочку по щеке и скромно скрылось за деревьями, зарывшись щекастым лицом в хвойную перину. В лагере ещё было тихо и сонно. Подгорный человек каменной статуей сидел возле сумок, глубоко опустив капюшон походной куртки и жадно прижав к груди свои дорогие узелочки с травами.

"Наверное, — подумала Карина, — он всю свою смену перебирал их, как тот старейшина из папиного рассказа, что умер от голода, когда влез в Императорскую сокровищницу и принялся считать богатства".

В чуть менее причудливой позе дремал длинноволосый невурлок. Гроллин спал на боку, поглаживая одной рукой ножны, и блаженно улыбался. С такой улыбкой его лицо становилось если не привлекательным, то, во всяком случае, человечным и живым. Он напомнил девочке большого ребёнка: такими беспечными и счастливыми люди бывают только в детстве, когда страшнейшим наказанием может стать запрет гулять на улице, а худшей бедой — уроненный пирог. Каринка, как девушка воспитанная в лучших традициях, посчитала нужным умилиться такому зрелищу, но перенесла умиление на потом, потому что слабо представляла, как его положено выражать. Местоположение второго невурлока выдавали какие-то неразборчивые стенания сверху и гроллинский сапог, сползший во сне с ноги кичливого верхолаза. Сапог лежал неподалёку от места, где спала сама девочка. Каринке стало не по себе от мысли, что обваренный после караула пристроился спать прямо над ней. Она даже подумала, что стоило бы поскандалить по этому поводу, но не нашла весомых аргументов, запрещающих невурлокам спать на деревьях возле людей. Тем более гроллин так громко мучился от кошмара, что его стоило пожалеть, а не ругать. Лица обваренного девочка не видела, хотя могла представить, как оно сейчас искажённо.

"Стоило бы разбудить его. Не хорошо, когда снятся кошмары".

Но невурлок спал слишком высоко, и разбудить его можно было, только швырнув наугад чем-нибудь тяжёлым, например его же сапогом. Девочка решила, что это будет совсем не благородно с её стороны так будить собственного охранника. Правду, запустить тем же сапогом захотелось в Владомира, потому что он нагло храпел, закутавшись один в три покрывала, потому что оставил без присмотра лагерь и просто так. Командир, казалось, спал крепче всех, и его не смущало даже близкое соседство со слабо тлеющим кострищем.

Юная Корсач не имела привычки подолгу нежиться в постели. Она осторожно вылезла из-под одеяла, поправила гроллинский сапог, подбросила в затухающий костёр оставшиеся ветки, заботливо накрыла командиру голову курткой (вдруг обгорит от костра) и, подобрав подол (кого стесняться, если все спят!), побрела в лес.

По негласным правилам, ей стоило оповестить охранников об отлучке и спросить изволения отправиться без сопровождения. Девочка подумала, что будет не так уж просто объяснить гроллинам, привыкшим к тяготам походной жизни, что благородным дамам просто жизненно важно регулярно купаться, проветривать весь набор нижних платьев и мыть волосы, чтоб в них эту благородную даму можно было опознать. Никто бы из них этих ухищрений, когда можно просто ополоснуть лицо и руки, не понял. Тем более что будить длинноволосого невурлока было жалко, обваренного — страшно, подгорного человека — бесполезно, а Владомира — противно. Поэтому девочка решила быстро навести марафет и вернуться в лагерь ещё до того, как все проснуться.