Роза и тис - [15]

Лицо Гэбриэла не подвело. Это было некрасивое, но довольно интересное лицо с поразительно прекрасными глазами. Ноги же портили всю картину.

Он встал, улыбнулся – улыбка была обаятельная – и заговорил ровным голосом, с несколько просторечными интонациями.

Гэбриэл говорил двадцать минут. И говорил хорошо.

Не спрашивайте о чем. Я бы сказал, что он говорил обычные вещи и в более или менее обычной манере. Но его приняли. Этот человек создавал вокруг себя некое поле.

Вы забывали, как он выглядит, забывали, что у него безобразное лицо, неприятный голос и дурной выговор. Зато возникало впечатление глубокой искренности и серьезности намерений. Вы чувствовали, что этот малый действительно собирается сделать все от него зависящее. Искренность именно искренность!

Вы чувствовали... да, чувствовали: ему не безразлично, его действительно заботит вопрос нехватки жилья и трудности молодоженов, не имеющих возможности обзавестись своим домом; и проблемы солдат, которые много лет пробыли за морем и теперь должны вернуться домой; и необходимость обеспечения техники безопасности; и сокращение безработицы. Он жаждет увидеть свою страну процветающей, ибо это означало бы счастье и благополучие жителей каждого входящего в нее района. Время от времени он неожиданно отпускал шутку, заурядную дешевку не первой свежести, – однако его шутки воспринимались благосклонно, потому что были понятны и всем знакомы.

Дело было не в шутках, а в искренности. Он говорил, что, когда война наконец закончится и Япония будет выведена из строя, наступит мир и вот тогда будет жизненно важно взяться за дело, и он, если его выберут, готов это сделать...

Вот, собственно, и «все. Я воспринял это как шоу одного актера майора Гэбриэла. Я не хочу сказать, что он игнорировал партийные лозунги. Отнюдь, он сказал все, что полагалось сказать; с подобающим восторгом и энтузиазмом говорил о лидере; упомянул империю. Все было вполне правильно, но вас призывали поддержать не столько кандидата от консервативной партии, сколько лично майора Джона Гэбриэла, который намеревается осуществить обещанное и страстно заинтересован в том, чтобы это было сделано.

Аудитории он понравился. Правда, люди за этим и пришли. Все собравшиеся были тори, – но у меня создалось впечатление, что он понравился публике больше, чем она того ожидала. Мне показалось, что слушатели даже немного проснулись. «Ну конечно, – подумал я, – этот человек – настоящая динамо-машина!» И даже возгордился точностью моего определения.

После аплодисментов (по-настоящему искренних) был представлен оратор из центра. Он был великолепен. Говорил все правильно, делал паузы в нужных местах и в нужных местах вызывал смех. Должен признаться, что я почти не слушал.

Собрание закончилось обычными формальностями.

Когда все поднялись со своих мест и стали выходить, леди Трессилиан остановилась около меня. Я был прав – она ангел-хранитель.

– Что вы думаете о нем? – спросила она своим задыхающимся, астматическим голосом. – Скажите, пожалуйста, что вы думаете?

– Хорош! Определенно хорош.

– Очень рада, что вы так думаете. – Она порывисто, шумно вздохнула.

Я удивился. Почему мое мнение может что-то для нее значить? Последующие слова леди Трессилиан просветили меня на этот счет.

– Видите ли, – сказала она, – я не так умна, как Эдди или Мод. Политикой я никогда не занималась... и я старомодна... Мне не нравится, что членам парламента платят деньги. Я так и не смогла привыкнуть к этому. Членство в парламенте – это служение родине, и оно не должно оплачиваться.

– Но, леди Трессилиан, не каждому под силу служить родине, не получая плату, – заметил я.

– Вы правы, я знаю. В настоящее время это невозможно. По-моему, очень жаль! Наши законодатели должны избираться из числа людей того класса, которому нет надобности трудиться ради куска хлеба. Из класса, не нуждающегося в заработке.

У меня чуть не сорвалось с языка: «Дорогая моя леди!

Вы, должно быть, явились прямехонько из Ноева ковчега!»

Однако было любопытно обнаружить в Англии существование таких уголков, где все еще живы старые идеалы. Правящий класс. Господствующий класс. Высший класс. Такие ненавистные фразы. И все-таки – будем честными – в них что-то есть, не правда ли?

– Мой отец, знаете ли, – продолжала леди Трессилиан, – был членом парламента от Гэрависси в течение тридцати лет. Он находил это тяжким бременем, но считал своим долгом.

Я невольно перевел взгляд на платформу. Майор Гэбриэл разговаривал с леди Сент-Лу. Судя по ногам, он определенно чувствовал себя не в своей тарелке. Считал ли майор Гэбриэл депутатство в парламенте своим долгом?

Я в этом очень сомневался.

– Мне он показался очень искренни м, – заметила леди Трессилиан, проследив за моим взглядом. – А вам?

– Мне тоже.

– И он так чудесно говорил о мистере Черчилле... По-моему, вся страна поддерживает мистера Черчилля. Вы согласны?

Да, я был с этим согласен. Вернее, я полагал, что консерваторы, безусловно, вернутся к власти, хотя и с небольшим перевесом голосов.

Ко мне подошла Тереза, и тут же явился мой бойскаут, чтобы катить инвалидную каталку.

– Получила удовольствие? – спросил я Терезу.