Роза и Тис. Дочь есть дочь. Бремя любви. Рассказы - [161]

Она кивнула.

— Чтобы побыть одной. А я пришел и помешал.

— Нет. Вы не в счет. Вы здесь чужой.

— Понятно.

— Я даже не знаю вашего имени.

— Хотите знать?

— Нет. Лучше не говорите. Я тоже не скажу свое.

Она с сомнением добавила:

— Но вам, наверное, уже сказали. В кафе меня все знают.

— Нет, не сказали. Я думаю, они понимают, что вам бы этого не хотелось.

— Понимают… У них у всех удивительно хорошие манеры. Не благоприобретенные, а от рождения. До того как я приехала сюда, ни за что бы не поверила, что естественная вежливость так замечательна — так благотворна.

Подошел официант с двумя бокалами. Ллевеллин заплатил.

Он посмотрел на стакан, который девушка обхватила обеими руками.

— Бренди?

— Да. Бренди очень помогает.

— Почувствовать себя одинокой?

— Да. Помогает — почувствовать свободу.

— А вы несвободны?

— Разве кто-нибудь свободен?

Он задумался. Она сказала эти слова без горечи, с какой их обычно произносят, — просто спросила.

— «Каждый носит свою судьбу за плечами» — так вы это чувствуете?

— Ну, не совсем. Скорее так, что твой жизненный курс вычислен, как курс корабля, и должно ему следовать, и, пока ты это делаешь, все хорошо. Но я похожа на корабль, внезапно сошедший с правильного курса. А тогда, понимаете, все пропало. Не знаешь, где ты, ты отдана на милость ветра и волн, и ты уже не свободна, что-то тебя подхватило и несет, ты в чем-то увязла… Что за чушь я несу! Все бренди виноват.

Он согласился.

— Отчасти бренди, несомненно. Так где же подхватило вас это нечто?

— О, далеко… все это далеко…

— Что же это было такое, от чего вам пришлось бежать?

— Ничего не было, абсолютно. В том-то и дело. Я ведь счастливая. У меня было все. — Она угрюмо повторила: — Все… О, не то чтобы у меня не было огорчений, потерь, не об этом речь. Я не горюю о прошлом. Не воскрешаю его и не переживаю заново. Не хочу возвращаться и даже идти вперед. Чего я хочу — так это куда-нибудь скрыться. Вот я сижу здесь, пью бренди, но меня нет, я уношусь за пределы гавани, дальше и дальше — в какое-то нереальное место, которого и нет вовсе. Как в детстве летаешь во сне: веса нет, так легко, и тебя уносит.

Глаза опять расширились и расфокусировались. Ллевеллин сидел и смотрел.

Она как будто очнулась.

— Извините.

— Не надо возвращаться, я ухожу. — Он встал. — Можно, я иногда буду приходить сюда и разговаривать с вами? Если не хотите, скажите. Я пойму.

— Нет, я бы хотела, чтобы вы приходили. До свиданья. Я еще посижу. Понимаете, я не всегда могу улизнуть.

2

Еще раз они разговаривали неделю спустя.

Как только он уселся, она сказала:

— Я рада, что вы не уехали. Боялась, что уедете.

— Пока еще не уезжаю. Рано.

— Куда вы отсюда поедете?

— Не знаю.

— Вы хотите сказать, что ждете распоряжений?

— Что ж, можно и так выразиться.

Она медленно проговорила:

— В прошлый раз мы говорили обо мне. Совсем не говорили о вас. Почему вы приехали на остров? Была причина?

— Пожалуй, причина та же, по которой вы пьете бренди: уйти, в моем случае — от людей.

— От людей вообще или от каких-то конкретно?

— Не вообще от людей. От тех, кто меня знает или знает, кем я был.

— Что-то произошло?

— Да, кое-что произошло.

Она подалась вперед.

— Как у меня? Вы сбились с курса?

Он яростно мотнул головой.

— Нет. То, что случилось со мной, — неотъемлемая часть моей судьбы. Оно имело значение и цель.

— Но вы же сказали про людей…

— Дело в том, что люди не понимают. Жалеют меня, хотят затащить обратно — к тому, что завершено.

Она сдвинула брови.

— Не понимаю…

— У меня была работа. — Он улыбнулся. — Я ее потерял.

— Важная работа?

— Не знаю. — Он задумался. — Пожалуй, да. Но откуда нам знать, что важно, а что нет. Надо привыкнуть не полагаться на собственные оценки. Все относительно.

— Значит, вы бросили работу?

— Нет. — На его лице снова вспыхнула улыбка. — Меня уволили.

— О! Она чуть отшатнулась. — Вы были против?

— Еще бы. Любой был бы на моем месте. Но теперь все позади.

Она нахмурилась, глядя в пустой стакан. Повернула голову, и официант заменил пустой бокал полным.

Сделав два глотка, она сказала:

— Можно вас кое о чем спросить?

— Пожалуйста.

— Как вы думаете, счастье — это очень важно?

Он подумал.

— Трудный вопрос. Боюсь, вы сочтете меня ненормальным, если я скажу: счастье жизненно важно и в то же время не имеет никакого значения.

— Не могли бы вы выразиться яснее?

— Ну, это как секс. Жизненно важная вещь и в то же время ничего не значит. Вы замужем?

Он заметил тонкое золотое кольцо на пальце.

— Я дважды выходила замуж.

— Вы любили мужа?

Он употребил единственное число, и она ответила без колебаний:

— Я любила его больше всего на свете.

— Тогда оглянитесь на вашу совместную жизнь — что прежде всего приходит вам на ум? Как вы в первый раз вместе спали или что-то другое?

Внезапно ее охватил смех — короткая вспышка очаровательного веселья.

— Его шляпа.

— Шляпа?

— Да. В медовый месяц. Ее унесло ветром, и он купил местную — смешную соломенную шляпу, а я сказала, что она больше подходит мне. Ну я ее надела, а он надел мою — знаете, какую ерунду мы, женщины, носим на голове, и мы смотрели друг на друга и смеялись. Он сказал, что туристы всегда обмениваются шляпами, а потом сказал: «О Господи, как же я тебя люблю». — Ее голос прервался. — Никогда не забуду.