Роза и Рикардо - [8]

— Простите, так вы женаты?

Увы, сейчас нет, но воспоминания о прекрасных днях, проведенных в браке, и сейчас согревают мою душу. Когда я смотрю на своих мальчиков, чувство гордости переполняет меня.

— Вот как, так у вас есть дети?

— Именно так, донья Лаура. У меня трое замечательных сыновей, которые делают честь и мне, и своим мамам. Когда в прошлом месяце я был в гостях у моей третьей жены на дне рождения моего младшего сына Констансио, мальчик поразил меня своим пытливым интересом к аэрокосмической технике, а также сумел обыграть в шахматы не только меня, но и своего дядю, человека, весьма сведущего в этой игре.

Лаура несколько растерялась. Она запуталась в обильной информации о женах и детях, ей было трудно разобраться в этом калейдоскопе. На всякий случай она решила выбрать безопасное продолжение разговора и сказала:

— Я вполне понимаю, как вы гордитесь своими детьми. Моему маленькому сыну всего три года, но я от него без ума, и он мне кажется самым бесподобным ребенком на свете.

— О, я в этом не сомневаюсь, если он унаследовал хоть часть очарования своей матери. Как только я вас увидел, мне сразу захотелось остановить вас и просить о позволении сделать ваш портрет.

— Ну что вы, дон Серхио. Это делает мне честь, но я приехала работать, и вряд ли смогу выделить достаточно времени для написания портрета.

— О, прошу вас, не говорите нет. Вы не можете себе представить, что такое для творческой натуры увидеть желанный образ, о котором, вполне возможно, мечтал много лет, и вдруг дать ему ускользнуть.

— Ну полно, дон Серхио, сознайтесь, что вы преувеличиваете. Для истинного художника вокруг полно образов, вызывающих интерес, а я никак не могу претендовать на исключительность.

— Прошу вас лишь об одном снисхождении, — сказал дон Серхио. — Здесь неподалеку я снимаю скромное жилище, в котором у меня мастерская. Каждый раз, когда меня начинает нестерпимо давить груз большого города, я удаляюсь сюда, чтобы вблизи плещущих волн найти успокоение своей душе. Если вы соблаговолите уделить мне хоть малое время, я бы хотел вас пригласить в свою мастерскую и показать некоторые мои работы. Прошу вас, не отказывайтесь!

И он умоляюще посмотрел на Лауру. Лаура была растрогана. Этот человек казался ей безобидным, хотя и несколько чудаковатым. «Между прочим, приятно изредка пообщаться с образованным человеком, который умеет выражать свои мысли на классическом испанском языке, — подумала Лаура. — Не то что эти современные деловые люди, чей словарный запас, похоже, ограничен терминами банковских и валютных операций». Кроме того, ей пришло в голову, что материал о студии дона Серхио может пригодиться и для журнала. «Художник-любитель дон Серхио Кастанеда за работой в своей студии». А что, может получиться неплохой сюжет. В конце концов, она профессиональный фотограф и должна изучать жизнь в разных проявлениях. Лаура благоразумно предпочла не размышлять о том, что сказал бы ее муж Феликс, если бы узнал, что она отправляется в мастерскую к совершенно незнакомому мужчине.

— Благодарю вас за приглашение, дон Серхио, — произнесла она. — Я с удовольствием познакомлюсь с вашими произведениями. — И улыбнулась, видя, с каким детским восторгом он воспринял ее согласие.

Дульсе легкой походкой шла по улице, поглядывая по сторонам. Ее цепкий взгляд отмечал очертания домов, зелень деревьев, лица людей, которые постепенно заполняли улицы города после полуденной сиесты. Дульсе вспомнила о своем преподавателе живописи доне Клементе, который на каждом занятии внушал им, что необходимо развивать наблюдательность, чтобы потом суметь по памяти восстановить увиденное. «Запомните отличное упражнение — вечером, придя домой, попытайтесь нарисовать по памяти лицо, которое вы заметили на улице, или какую-то сценку, в которой вы можете передать движение. Помните об этом каждый день, если хотите действительно научиться рисовать».

В большом магазине художественных принадлежностей Дульсе задержалась надолго. Еще с детства ее притягивали такие витрины, и она подолгу разглядывала карандаши краски, фломастеры, различные наборы для письма и рисунков, так что тете Кандиде приходилось чуть ли не силой оттаскивать ее от прилавка.

Теперь Дульсе гораздо лучше разбиралась в кистях и красках для живописи, но детский интерес остался. Она с любопытством осматривала мольберты, но поскольку у нее уже был с собой дорожный мольберт, покупать другой не было смысла. Продавец выложил перед Дульсе множество коробок с красками и кистями, она долго разглядывала их, наконец купила коробку пастели, альбом для набросков и набор акварельных красок.

Положив покупки в пакет, она вышла из магазина и задумалась, куда ей направиться. Лус еще, наверно, в парикмахерской, а может быть, тоже бродит по магазинам. Дульсе не очень любила ходить в магазины вместе с сестрой, потому что в этих случаях Лус обычно начинала давать ей непрошеные советы о тонкостях современной моды и о том, как должна «подавать себя» девушка, чтобы произвести хорошее впечатление.

Дульсе ничуть не недооценивала ум и обаяние своей сестры, и иногда даже в глубине души ей хотелось быть больше похожей на Лус, но, по мнению Дульсе, сестра в последнее время излишне забивала себе голову новомодными теориями, почерпнутыми у Инес Кинатана, с которой та в последнее время подружилась. Инес была на целых два года старше двойняшек, она училась на историческом факультете университета Мехико и занималась научной работой по цивилизации майя. Но это было еще не все. Инес увлекалась философией, социологией, а в последнее время непонятно с чего вдруг заинтересовалась теорией феминизма. Дульсе считала, что эти феминистские порывы выглядят очень странно со стороны Инес, которая не скрывала, что мужчины составляют очень существенную часть ее жизни. Инес с глубокомысленным видом заявляла, что только детальное изучение социопсихологических особенностей полов, а также устойчивая самооценка, выработанная ею в результате ассимиляции феминистских принципов, дают ей возможность пользоваться успехом у противоположного пола.