Роза и червь - [66]

— Мы сегодня достаточно заработали, Садри, — без обиняков сказал он. — Прикажи закрыть базар и выведи полицию, пусть успокоят людей.

Раис немного поколебался (его-то собственный обменник еще не трогали), но осторожность взяла верх над жадностью. Он выслал отряд полиции на базар. Однако народ был уже так возбужден, что не разошелся даже после выстрелов в воздух. Тогда офицер полиции — еще молодой человек, жаждавший показать крутизну — приказал стрелять по толпе. Это возымело действие. Люди разбежались, а на земле осталось двенадцать трупов. Камалов пожурил офицера за излишнее рвение, но наказывать не стал: в конце концов, мятеж был подавлен. (В тот момент раису казалось, что это так).

Тем временем Малик Хамид-оглы Мирзаев не слишком поддался общей панике. У него не было сбережений в юни — все деньги вкладывал в чайхану — так что падение курса ему прямо не грозило. Другое тревожило гораздо больше. Саид, единственный сын. Как он там, в колонии? И что с ним будет, если небесная война придет в Новую Москву?

Мирзаев запер чайхану, сказал жене никому не открывать, сунул за пояс пистолет и пошел в благотворительную миссию — связываться с Саидом. Миссия была заперта. У входа гомонил возбужденный народ — кто-то пустил слух, что здесь меняют юни на золото «по справедливому курсу». Дело было еще до побоища на базаре. Громкоговоритель каждую минуту уговаривал расходиться, но это не помогало — толпа становилась только плотнее и угрюмее. Чем больше кафиры доказывали, что никакого золота у них нет, тем сильнее люди убеждались в обратном.

При виде толпы Мирзаев чуть не повернул назад — такой угрозой от нее веяло. Приличных людей здесь не было, все приличные люди разбежались по домам — защищать добро от грабителей. У миссии собрались те, кому нечего было защищать и нечего терять. Но тревога за Саида пересилила страх. Мирзаев кое-как протиснулся к двери, объясняя, что у него сын в больнице. Все знали чайханщика, поэтому верили и расступались. У запертой двери пришлось долго ругаться через микрофон с охранником — «капитана Конти зови, он меня знает!» — пока охранник не сдался. Дверь все равно не открыли, Конти не появился, но хотя бы кто-то из начальства вышел поговорить с Мирзаевым через дверь.

— Где мой сын? — Мирзаев грохнул кулаком в дверь. — Где Саид? Давай связь!

— Нет связи, нет! — выкрикнул кто-то из начальства. — И вашего Саида нет в сети, я проверил! Его увезли из колонии.

— Увезли? Куда?

— Откуда я знаю! Это Гриффит, при чем тут мы? Спрашивайте у Гриффита!

Мирзаев сам не помнил, как сошел с крыльца в толпу — а та почему-то расступилась перед ним и притихла. Не мог он вспомнить и того, что сказал людям. Но от его слов по всей многосотенной массе прошел возмущенный гул. «Детей забирают! Шайтаны! Сначала деньги — теперь детей!» Это оказалось последней каплей. Долго копившееся негодование прорвалось. В зарешеченное окно миссии полетел первый камень. Людская волна с ревом поперла на дверь, отбросив Мирзаева в сторону и вдавив в стену.

Кое-как чайханщик выполз из давки. Сейчас ему хотелось только одного — добраться до дому живым. Немного отойдя, он услышал сверху рокот: над миссией висел рингер, длинная черная машина с красным медведем на борту. Двери открылись, и спасатели в полной боевой экипировке посыпались на плоскую крышу миссии. Мирзаев не стал дожидаться, чем все кончится. И так было ясно, что кончится все стрельбой. Оправив и отряхнув пострадавшую одежду, он решительно направился в махаллу Науруз. Было ясно: пока заварушка не кончится, нечего и думать найти Саида.

Между тем настало время джумы, пятничного полуденного намаза. Люди сходились в соборную мечеть в самом злобном настроении. Трудно сказать, кто вызывал у них больше ненависти — гоги-магоги, полицейские или богачи вроде Камалова и Галимова. Богачи хорошо понимали ситуацию, поэтому в мечеть не явились, да и полиция больше не высовывалась из казарм. После молитвы имам произнес хутбу о мире, порядке и благочинии, но был так бледен от страха, что проповедь не очень подействовала. Закончив, никем не слышимый в нарастающем шуме, имам исчез, и молитва окончательно перешла в митинг.

— Где раис? — орали возмутители спокойствия. — Где Бабаджан? Куда попрятались? Кафиры воруют наших детей, а наши в нас же стреляют! Идем к администрации! Пусть раис выйдет и ответит!

Толпа решительно повалила к администрации, скандируя: «Са-ид! Са-ид!» В один миг сын чайханщика, коварно похищенный гогами, превратился в знамя восстания, живое воплощение всех преступлений, что творили гоги и их приспешники-богачи. С каждым пройденным кварталом толпа росла и становилась все яростнее, у нее уже появился лидер — Салим Атаев, зазывала с Галимовского базара — еще вчера известный лишь луженой глоткой и склочным характером.

— Верните Саида! Отдайте убийц! — орал Атаев громче всех остальных, и устрашающе размахивал двумя пистолетами. (По дороге мятежники успели разграбить оружейную лавку). Но когда народ вышел к администрации, резать оказалось некого. Площадь была пуста.

Раис Камалов бежал, как только узнал о нападении на миссию. Разрешения на жительство в Новой Москве для себя и семьи давным-давно были у него в кармане. Собственными руками он оттащил сейф с драгоценностями в машину, усадил жен и детей во вторую, спереди и сзади пустил машины с охраной, и рванул в колонию.