Роялистская заговорщица - [65]

– Я была уверена в нем.

– Хорошо, что вы к нему справедливы. Но разве есть два толкования верности? Всякое слово священно. Вы хотели, чтобы он изменил только одному своему слову, и он на это не согласился. О, я знаю все, что там происходило в тот позорный час… и то преступление других, в котором вы, увы, виноваты более всех, он пожелал искупить, пожертвовать своей личностью.

– Ради Бога, замолчите… вы меня терзаете…

– Он обещал отдать свою жизнь, и он решил предложить ее не как офицер, а как темный солдат, смешаться с последними рядами, страшась быть узнанным, страшась услыхать: «Вот он, бывший сообщник Бурмона!» Его видели в Катр-Бра, его видели с Неем в Э-Сен рыдающим, что он не убит… Безумец, но благородный, честный безумец, которого я люблю всей силой моего старого сердца. Я проследил его до деревни Женап, в которой друзья короля, ваши друзья, всех перебили. Его убили в общей свалке, очень просто!..

И аббат остановился, вытирая слезы рукавом.

Регина не плакала, с сухими устремленными очами она внимала, сердце ее сжималось от боли. Она не совсем поняла, что говорил аббат… Она так верила в правоту своего дела, что ей казалось, что все, делавшееся во имя его, заранее имеет оправдание, а между тем оно преступно, если Лорис умер из-за него. Заметив, что она дрожит точно в агонии, он продолжал более мягко:

– В сущности, я ничего не утверждаю… Ничего не знаю. Как кажется, тело Лориса не найдено. Несколько храбрецов в Женап могли и уцелеть… Конечно, таких немного! А может быть, он и попал в число их?

– Ах, если бы это было так! – воскликнула несчастная женщина. – Я не знаю, хорошо ли я поступала или дурно, не спорю об этом, но если бы вы знали, как я страдаю… а между тем вы правы, да… был момент, я думала, Лорис изменил данному мне слову, и мне казалось, я не переживу этого. Это было бы преступлением с его стороны… Конечно, преступлением. И то, что вы мне говорили, стало мне отчасти понятно в тот день, когда он во Флоренне на меня так накинулся. О, я это ему, конечно, сейчас же простила. Но, увы! его уже не было. Друг мой, вы, которого Лорис часто называл отцом, молю вас, продолжайте ваши поиски его… Представьте себе – вдруг он ранен, умирает, призывает меня. Я спасу его. Вы его найдете, не правда ли? И тогда призовите меня. Как бы далеко мне ни пришлось бежать для этого, я всюду приду. Вам, как духовному лицу, которому исповедуются, я могу сказать, как я его люблю!

Месье Маларвик подошел и, остановясь на почтительном расстоянии, сняв шляпу, заметил учтиво:

– Маркиза, время дорого, гроза быстро приближается.

И действительно, начинали капать крупные капли дождя. Регина прикрыла своим манто руку аббата.

– Не забудьте, – прибавила она тихо, сжимая ему руку изо всей силы.

– Рассчитывайте на меня. Дайте мне руку и сядемте в карету.

Через несколько минут все четверо снова сидели в карете, которая быстро помчалась в Роканкур.

Регина молчала, отдаваясь вся своему молчаливому горю.

Надо сознаться, что она по натуре была искренняя, хорошая: она это доказала.

Брошенная в жизнь без всякой подготовки, не руководимая никем, только злобой близких людей, не сознавая себя женщиной, а только воительницей, она шла прямо без отклонений к тому идеалу, который она сама себе создала и который казался ей великим. Ради своей цели она всем пожертвовала, забыв себя, не поддаваясь ни первым проблескам разума, ни первым биениям сердца. Она замкнулась в своем веровании, как в монастыре, мечтая о мученичестве. Явился Жорж Лорис, такой же наивный, но с большей страстью. То, что влекло ее к нему, как ей казалось, были только их обещания, надежды и честолюбие. Но вот однажды, по откровению, которое природа хранит для самых бессознательных натур, ее глаза раскрылись; надо было, чтобы она случайно встретилась на своем пути с другой женщиной.

Отчего вдруг так больно сжалось ее сердце от ревности? Значит, Лорис для нее не только товарищ по оружию, союзник, случайно избранный среди стольких других. Она прислушивалась точно к эху непонятных прежде слов, к словам любви, которые он сказал ей на ухо, и во всем ее существе зазвучала мелодия, к которой прежде она была глуха!

И вот в первый раз она созналась ему в этом, и он ее оттолкнул! Голос его, прежде столь нежный, вдруг стал жестким, мстительным.

Она умоляла его остаться, следовать за ней, – он уехал!

А между тем он любил ее, она это чувствовала, ей говорил это внутренний голос… Какая сила вдруг оказалась сильнее ее любви? – допрашивала она себя.

На другой день кто-то сказал при ней:

– Месье де Лорис бесчестит себя, – он дерется за Бонапарта.

Она вздрогнула, удивляясь, что не может присоединить своего голоса к голосу его порицателей. Она сознавала только одно, что Лорис дерется, что пули свистят над ним, что его убьют!

Какие это были мучения страха!

Когда разнеслась весть о поражении под Ватерлоо, победа против Бонапарта, за короля, у Регины, среди ликования царедворцев, из которых ни один не читал в ее сердце, была одна только мысль, жив ли он.

Когда до нее доходили рассказы ужасающие, с перечислением гекатомб мертвецов, она замирала в ужасе; она ожидала услышать каждую секунду его имя, и тогда вместе с надеждой, казалось ей, вырвут и сердце из груди ее. Там в Генте, куда она последовала за генералом Бурмоном, ее окружало всеобщее поклонение. Какой-то любезник назвал ее мадам Варвик, делательницей королей, и это название обошло все салоны.