Роялистская заговорщица - [50]

– Она не ведала, что творила.

– Ты слишком добр и потому снисходителен. Я же того мнения, что эта женщина – злой дух Марсели. В первый раз, когда она увидала ее, нашу бедную девочку потащили в тюрьму. Ты не знаешь этой женщины – это олицетворение честолюбия, власти, и эта красавица, которая так напоминает мне Бланш, ненавидит все то, что нам дорого и что мы отстаиваем. Есть ли у нее сердце? Зачем она продала свою молодость старику? Я следил за ней издалека и узнал в ней то чудовище, которое носит имя политической женщины, заговорщицы; все свои помыслы девушки и женщины она таскала по трущобам заговоров.

И ты хотел, чтобы я открыл Марсели, что она принадлежит к этой проклятой семье, отрекшейся от своего единственного честного, доброго члена, непорочность которого могла искупить все заслуженное презрение, – от моей Бланш, которую они, быть может, сами убили… Нет, я навсегда поставил преграду между Марсель… и этими людьми. Неужели ты порицаешь меня за это? Я жду твоего мнения.

Картам призадумался.

– Послушай, – начал он, – я всегда держался принципа смотреть правде в лицо, не лавируя. Марсель по матери из семьи Саллестен. Это факт, перед которым все соображения бледнеют… Повторяю, не иди против судьбы, но и не беги от нее. Разве не может случиться, что обе женщины опять встретятся, не зная друг друга?

– О, что касается маркизы де Люсьен, то если б убийство Марсель могло послужить к увеличению ее состояния, она, конечно, не призадумалась бы покончить с ней.

– Жан, это говорит в тебе злоба, быть может, под влиянием ее ты несправедлив. Я встречал женщин политики; они все-таки женщины, поверь мне, но предположи другое: предположим, что г-жа Люсьен, замешанная в политических кознях, совершит какое-нибудь низкое деяние, например, ее уличат в шпионстве – разве ты велишь ее расстрелять, ты?

– Нет, – ответил просто Шен.

– Допускаешь ли ты, чтобы муж Марсели расстрелял ее; я знаю Марсель. Если б случайно открылась подобная вещь, она умерла бы от отчаяния.

Жан Шен протянул руку старику.

– Картам, прости меня. Ты всегда был моей совестью, я это чувствую в настоящую минуту более, чем когда-нибудь. Да, Марсель должна узнать истину. Вернись к ней и открой ей все, что ты найдешь нужным. Если меня убьют, в моем сундуке, в Париже, ты найдешь все бумаги, относящиеся к ее рождению, удостоверяющие ее личность. Поступи по своему усмотрению, я даю тебе полную власть. A затем, друг мой, имеешь ли ты еще что-нибудь сказать мне?

Картам обнял его.

– Жан Листаль, для меня ты остаешься, как был – Жаном Шеном. Для меня ты стал еще дороже после всего, что ты выстрадал. Ты говоришь, что я твоя совесть, ты же – моя сила, как Марсель – моя радость. Я узнаю в тебе человека, каким я был некогда. Я ухожу. Завтра мы оба будем исполнять наш долг. Почем знать, может быть, и старику Картаму придется броситься в свалку со шпагой в руке. Если я умру, продолжай начатое дело; если ты умрешь, я сам буду продолжать его до самой смерти. А теперь, друг мой и брат, обнимемся во имя нашей девочки… и Франции.

Оба обнялись.

– Одиннадцать с половиной, – заметил Картам. – В двенадцать часов я буду в главной квартире. До свидания, дай Бог удачи!

И он направился к двери.

В эту минуту вошел унтер-офицер и, отдавая честь, проговорил:

– Капитан, на аванпосте задержан, по виду судя, крестьянин, довольно подозрительный, который говорит, что имеет сообщить вам нечто важное.

– Хорошо. Привести его сюда… До свидания, Картам, – проговорил он, протягивая еще раз руку на прощание уходившему старику.

XIV

Арестованного ввели два солдата.

Жан Шен сел. Коптящая лампа освещала желтым, мерцающим светом эту сцену. Лавердьер стоял в тени.

– Это вас арестовали?

– Так точно, капитан.

– Кто вы такой и зачем находились вы на дороге в такое позднее время?

– Капитан, большое счастье, что я был на дороге именно в такое время, иначе мне не удалось бы сослужить вам службы, оказать вам услуги.

– Услуги?

– Я нашел на дороге раненого офицера. Его сбросила лошадь, и он сломал себе ногу. Он молил о помощи. Конечно, я подошел к нему, чтобы помочь ему. Это был офицер генерального штаба, он был в отчаянии, что несчастный случай лишал его возможности исполнить долг. Я обещал ему исполнить все, что он пожелает; он передал мне письмо, с просьбой вручить его первому встретившемуся офицеру. Затем, через минуту, и наткнулся на ваших людей, которые не хотели ничего слышать и потащили меня… Если бы я мог это предвидеть…

– Это письмо при вас?

– Вот оно, капитан.

Жан Шен протянул руку, почти не глядя на задержанного; лицо его было так мало видно из-под полей широкой шляпы, надвинутой без затей, по-мужицки, на глаза.

Он взял конверт и увидал печать генеральная штаба, а также имя генерала Вандама.

– Вы не ошиблись, вы оказали нам настоящую услугу, – воскликнул он.

– Очень рад, капитан, я и желал этого.

Жан Шен позвал вестового и сделал нужные распоряжения; расспросив о месте, где упал офицер, он отправил туда двух человек.

– Капитан, не съездить ли мне в Бомон на лошади этого крестьянина, я скорее буду там?

– Конечно.

И, обращаясь к Лавердьеру, он спросил: