Рой - [123]

Проблематика романа требовала серьезного и неспешного осмысления его, а художественное мастерство говорило о том, что в современную прозу пришел писатель со своим голосом, своим видением мира, писатель самобытный и своеобычный, но в то же время в лучшем смысле этого слова традиционный. И хотя С. Алексеев по сегодняшним понятиям человек в общем-то, молодой, назвать его таковым как-то язык не поворачивается. В настоящей литературе возрастное деление вряд ли правомерно.

То, что первый успех не был случайностью, лучше всего подтверждает следующий роман Алексеева — «Рой».

Не знаю, как другим, но мне эти романы — произведения целиком самостоятельные и тематически законченные — видятся самым тесным образом между собой связанными. И дело здесь не в том, что написаны они в одной манере, в едином художественном ключе, что аналогично их композиционное построение — в обоих романах современность сопряжена с историей, и действие протекает в разных временных планах, что есть в них даже похожие персонажи.

В первую очередь «Слово» и «Рой» объединяют поднимаемые в них автором проблемы, те вопросы нашего бытия, которые глубоко волнуют современного человека и которыми в буквальном смысле этого слова мучаются герои романов. Эти вопросы напрямую между собой связаны, накрепко переплетены. Центральный герой «Слова» филолог Гудошников — Никита Страстный, как величают его друзья и недруги, — всю свою подвижническую жизнь посвятил борьбе за сохранение преемственности отечественной культуры, за бережное отношение к родной истории. Главная его идея, в которой он пытается убедить всех и каждого — необходимость «строительства моста между прошлым и настоящим», чтобы «не прыгать по „быкам“ с берега на берег, рискуя сорваться в темную пучину». Для него человек тогда лишь человек, когда он «душой помнит свою историю». Отрыв от прошлого — трагедия человека и нации. Трагедией оборачивается и отрыв от тех моральных устоев, тех нравственных «крепей», что издревле лежали в основе самосознания нашего народа, определяли его национальное и духовное лицо, его жизненные и житейские принципы, о чем и написан роман «Рой».

Казалось бы, сколько уже написано об уходящей «патриархальной» деревне. Можно ли здесь сказать что-то свое? Но в том-то и состоит волшебство истинного писательского дарования, что оно способно знакомые вроде бы вещи показать как-то по-особому, высветив новые их грани. Потому-то так и волнует нас рассказанная С. Алексеевым история деревни Стремянки и ее жителей, отражающая историю тысяч и тысяч российских деревень.

Многое было в этой истории: «великое» переселение «из России» в Сибирь, империалистическая война, революция, война гражданская, коллективизация, всенародная борьба с фашизмом. Были неурожаи и голод, разруха и жестокое горе.

Все вынесла Стремянка, все преодолела. И продолжала жить и работать. Да как работать! В войну, когда в Стремянку и другие деревни «похоронка шла за похоронкой», бабам да ребятишкам, оставшимся за основных работников, «реветь бы, не просыхая от слез, вдовам и сиротам голову бы потерять… Они же лишь сбивались плотнее в кучу, поревут ночью шепотком, а наутро поют». Вспоминая, как всем миром, всем народом тушили стремянские мужики, бабы и дети полыхавшую тайгу, Сергей Заварзин, сын главного героя романа, ощущал какой-то восторженный прилив гордости. Ему «хотелось крикнуть громко — это мой народ! Он побеждал и будет побеждать всегда!».

Так что же случилось с этим народом, что случилось со Стремянкой, если, пережив то, что вряд ли какой другой народ смог бы пережить, стали отдаляться люди друг от друга, отчуждаться, улетать из родимого гнезда. И вот уже нет почти Стремянки. Стала она на самом краешке земного своего существования, едва держится. Что-то важное утеряно в жизни, какая-то главная крепь ослабла.

Может, все дело в том, что потерялась извечная связь крестьянина с землей, перестал чувствовать он себя хозяином на ней, и прав Василий Заварзин, утверждая, что «с землей одно единение — когда ее пашешь… И с природой то же. Все остальное — грабеж…».

Или дело в пришедшем, наконец, в деревню достатке, в материальном благополучии, достигнутом не таким уж тяжелым пчеловодческим трудом? «Мед — липкая штука».

А может, причина в «разлагающем» влиянии города? (Кстати, мотив этот — противопоставление деревни городу — выражен в романе достаточно сильно, хотя, на мой взгляд, несколько прямолинейно и излишне категорично.)

Исчезает гармония существования человека на земле, нарушается лад его крестьянской жизни. Тяжелый, болезненный процесс. Мучительно переживает его старшее поколение — Василий Заварзин, Иван Малышев, бывший учитель Вежин. Но еще болезненнее сказывается он на судьбе детей Василия Заварзина, уехавших в свое время из родного села. Оторвались они от деревни и к городу не прилепились. Отсюда — внутренний разлад, опустошение, неудовлетворенность и… желание вернуться назад. «Надо жить там, где тебе пуп резали!» — заявит Иона Заварзин. Но смогут ли они вернуться, а если смогут, то приживутся ли в родных местах? Трудно ответить на этот вопрос.