Роузуотер - [66]

Валентин, ты здесь?

Валентин, ты здесь?

Проходит несколько минут, и я чувствую, что кто-то слушает.

Валентин, это я, Кааро. Я тот…

Я знаю, кто ты. А ты повзрослел с тех пор, как я тебя в последний раз слышал. Можешь войти.

Валентин встречает нас у двери, но у меня ощущение, что он уже давно не поднимался на ноги. Он словно ссохся. Вместо гладкой кожи, которую я помню, теперь измятый, похожий на бумагу пергамент, исчерченный линиями, как средневековая карта. Он облысел. Даже бровей больше нет, и мне интересно, что происходит, когда со лба течет пот.

Где Алхаджи?

Я отведу тебя к нему.

– Кто это прекрасное создание? – спрашивает он.

– Это моя девушка Аминат, – говорю я. Моя рука лежит у нее на талии.

Валентин обнимает ее.

– Что у вас за дела с этим пройдохой? – спрашивает он чуть серьезнее, чем мне хотелось бы.

– Он нужен мне только для секса, – отвечает Аминат.

Валентин смеется, но потом закашливается. Острый у нее язычок. И попка тоже неплохая.

– Ты не можешь видеть в женщине сексуальный объект, Валентин. Ты гей.

Аминат переводит взгляд с одного на другого.

– Он высоко оценивает твою анатомию, – говорю я. Отведи меня к Алхаджи. Это важно.

А ее?

Она слышит все, что слышу я.

– Я просто хочу сказать, что эта беседа сбивает меня с толку, – говорит Аминат.

Она шутит, но я беру ее за руку, касаюсь кожи ее ладони, потом переворачиваю так, что она ложится тыльной стороной мне в ладонь. Я смотрю Аминат в глаза. Не думаю, что когда-нибудь чувствовал с кем-нибудь такую близость.

Валентин ведет меня в одну из комнат, и я знаю, что там, еще до того как мы с Аминат переступаем порог. В середине комнаты стоит маленькое надгробие, на котором написано «memoriae sacrum» и подлинное имя Алхаджи. По мусульманской традиции, оно не выше тридцати сантиметров. Приземистое надгробие, сделанное из мрамора, прочерченного черными жилками. Вокруг него фрески с разнообразными цветами, а свет из единственного окна падает прямо на могилу, которая утоплена в полу сантиметров на тридцать. Могила в доме – не редкость в Нигерии, но обычно я их видел во дворах или атриумах.

– Я не смог прийти на похороны, потому что… гомосексуализм все еще преступление, и семья не хотела это обсуждать. Я эксгумировал тело и перенес его сюда.

– Как он умер? – спрашиваю я.

– Он был очень расстроен, он заболел, он увял и умер. У меня та же болезнь. Я чувствую, как жизнь утекает с каждым днем.

– Мне жаль это слышать. Как я могу помочь?

Валентин пожимает плечами, и кажется, что даже воздух давит тяжестью всего мира.

– Приезжай в Роузуотер, – говорю я. Открытие тебя исцелит.

– Нет, мое место здесь, – говорит Валентин. Оно не помогло твоей подруге Боле и не вылечило тебя.

– Я могу приютить тебя, как вы приютили меня. Я не болен.

– Давненько это было. Разве? Знаешь, я вижу Молару. Как долго это продолжается? Аминат знает?

Я…

Ты тоже болен, Кааро. Найди лекарство или умрешь. Я останусь здесь, с любимым. Расскажи Аминат правду.

– Откуда ты их знаешь? – спрашивает Аминат.

– Они взяли меня к себе, когда я был заблудшим подростком. – Я веду машину прочь. – Я… Аминат, мне нужно кое-что тебе рассказать.

Я сворачиваю на обочину дороги, потому что не уверен, что смогу аккуратно вести машину. Обычно я боюсь физических стычек и боли от сломанного носа. Но это кажется страшнее. Сердце бьется так, что даже голос дрожит, когда я говорю.

– Что случилось? – спрашивает она. Наклоняется чуть вперед, и ремень безопасности вжимается в ее тело.

– Я не такой человек, каким ты меня видишь. Я сделал много вещей, за которые мне стыдно.

– Это какая-то конкретная вещь, так? Что ты сделал?

Я рассказываю ей все. Рассказываю о Моларе, о сексе, о грифоне, о сути своей работы в О45, о Клаусе и о том, как воровал. Рассказываю о ящерице-агаме, которую убил просто так, когда мне было восемь. Когда я больше не могу придумать, в чем еще признаться, я умолкаю, тяжело дыша. И кашляю.

Она ничего не говорит. Просто смотрит вперед, на машины и грузовики, которые проезжают мимо нас, шурша по асфальту.

– Скажи что-нибудь, Аминат. О чем ты думаешь?

– Не знаю, Кааро, почему бы тебе не прочитать мои мысли?

Это больно слышать, и я вздрагиваю, уверенный, что облажался и угробил эти отношения.

– Я не такой, как другие люди, Аминат. Я… Я чувствую не так, как все остальные. Мои родители отреклись от меня, а мне все равно. Я беру то, что мне не принадлежит. Я знаю, что моя нравственность как-то принципиально сломана. Но если бы ты была мне безразлична, я бы ничего этого тебе не рассказал и…

– Я люблю тебя, Кааро, – она произносит это так обыденно, все еще не глядя на меня. – Я в тебя влюблена. До этого момента я боялась тебе сказать.

Я не знаю, что ответить. Я никогда не был влюблен. Однажды пережил безумное увлечение. Один раз. И из-за этого у меня были большие проблемы. Першит в горле, и я снова кашляю.

– Аминат…

– Я большая девочка. Я знаю, что есть разница между влюбленностью и отношениями. Я знаю, что есть разница между любовью и доверием.

– Я…

– Ты все еще хочешь меня?

– Конечно.

– Тогда тебе придется заслужить мое доверие. – Теперь она смотрит на меня. – Ты никогда не был с этой женщиной физически?