Rotten. Вход воспрещен. Культовая биография фронтмена Sex Pistols Джонни Лайдона - [55]

СТИВ ДЖОНС: Именно я начал потасовку на шоу Гранди. Мы были в Камдене и репетировали для тура Anarchy in the UK c The Clash и The Heartbrekers.

Мы пахали как проклятые на сцене, когда люди из EMI подошли к нам и сказали: «Тебе лучше прямо сейчас выйти на телеканал, потому что Королева собиралась принять участие в шоу, а вас некуда сунуть! Нам нужно как-то все устроить!»

ВВС поместила нас в маленькую гостеприимную комнату-гримерку, в которой был холодильник с алкоголем. Я нервничал и опустошил три бутылки Blue Nan[38]. И когда мы выходили на съемочную площадку, я уже был пьян и зол.

Я думал, что Гранди собирается поговорить о нашем предстоящем туре или альбоме, но потом я понял, что его задача была в том, чтобы просто выставить нас на посмешище. Сьюзи сказала Гранди, что всегда хотела с ним встретиться и считает его искренним. Он недвусмысленно намекнул ей, что хотел бы встретиться после шоу. Он был старым мерзким ублюдком, поэтому я начал ругаться с ним. На самом деле Джон сказал херню, но его никто не услышал. Тогда я начал обкладывать его бранью. Я думал, что все это вырежут. Обычно такие моменты не выходят в эфир, но они не вырезали этот скандал. Может быть, кто-то сознательно выпустил это. Это было прекрасно. Но я не стеснялся сказать этому парню, куда идти. Помню, в каком офигенном состоянии мы оттуда ушли. Помню, что наши телефоны трезвонили без конца. Это было захватывающе.

ГОВАРД ТОМПСОН: Когда Pistols провернули все это с EMI и А&М, уверен, что для лейблов это было потрясение, однако для нас это был хороший толчок. Все это было истерически смешно и вполне ожидаемо. Я думаю, что первым против нас выступил Рик Уэйкман. Ему не нравилось находиться на том же лейбле, что и эти неряшливые Гербертсы, которые не могли играть на своих инструментах, поэтому он поговорил с Дереком Грином, управляющим редактором. В итоге они ушли с лейбла. Это было что-то вроде «пиф-паф, ну кто следующий?»

Что касается наших отношений с EMI, они прекратились сразу после того, как было продано пятьдесят пять тысяч копий сингла Anarchy in the UK. Мы расстались, и Малкольм собрал около пятнадцати тысяч фунтов стерлингов, чтобы потратить их на записи. EMI или Л ВО, что значит «Любая Возможная Ошибка», – так их и нужно называть.

Глава 9 Закрой глаза рукой

«Эй, ты выглядишь подозрительно, ну-ка выверни карманы!»

И на этом все.

Двенадцатого января 1977 года меня арестовали по незначительному поводу – за то, что у меня с собой были таблетки для похудения, что в Америке тогда было нелегальным. В Штатах их называли «диетическими таблетками». При мне их было очень мало, всего лишь 138 миллиграммов – их и рассмотреть-то можно только под микроскопом. Я был арестован во время репетиции в Сохо, когда отошел, чтобы перекусить. Меня сцапали между студией и магазином сэндвичей. Там была целая машина полицейских с эмблемами на черных шлемах. Не знаю, был ли это отряд по поимке убийц или специальная группа по поимке наркоторговцев, но выглядели они серьезно. Я не могу вспомнить, в какой конкретно полицейский участок меня отправили. Я был чертовски напуган.

В участке меня раздела догола и обыскала женщина-офицер. Они проверили все мои шнурки, мои пояса, даже булавки, которыми я скреплял свою рубашку. Они прошлись также по швам.

По всему, что на мне было. Затем я был заперт в камере, и до вечера меня не выпускали. Это был первый раз, когда мой арест был спланирован. Судья распорядился, чтобы я оставался со своими родителями до следующего суда, что означало, что теперь я снова перехожу под опеку отца. Еще один кошмар, не так ли? Время, на которое они назначили мне повторное слушание, отличалось от того времени, которое значилось в документах. По бумагам я должен был явиться на слушание на неделю раньше. Как-то вечером, в районе половины седьмого, я смотрел телевизор, а в дверь внезапно постучала полиция. Бах-бах-бах!

«Это полиция! Боже, что я опять натворил?»

Я взбежал вверх по лестнице и был уже готов выпрыгнуть из окна второго этажа, но там-то полицейские меня и поджидали. Мой старик стоял возле двери, пытаясь их удержать, но они вломились в дом со своими собаками.

Меня увезли в полицейский участок в Хорнси Роуд, местное отделение, расположенное в Финсбери Парке. В этот раз Малкольм уже не мог прийти и вызволить меня из тюрьмы, поэтому решать эту проблему пришлось моему отцу.

Было примерно 12 ночи. Мои родители звонили в офис Малкольма весь вечер, но его, видите ли, нельзя беспокоить.

Рядом с Финсбери Парком было несколько отделений полиции с камерами. На стене моей камеры был список Лайдонов, которые бывали тут раньше. Джимми и Бобби написали здесь свои имена.

Все мы сидели в одной и той же камере. Я тоже надписал свое имя и теперь присоединился к группе – офигенный клуб получился.

В Лондоне людей арестовывали достаточно часто. Был закон, согласно которому любое подозрительное лицо могли держать сколько угодно. Но обычно все-таки не более двух часов. Это бесило больше, чем что-либо другое.

Я был один в своей камере размером восемь на десять футов. Там были крепкие стальные прутья, белая плитка и унитаз – как в госпитале для душевнобольных. Ужас. Родители вытащили меня в ту ночь, следующее судебное заседание было назначено через пару дней. После этого меня приговорили к штрафу в сорок пять фунтов. Малкольм, который отвечал за все наши финансы, объявился и заявил: «У меня с собой денег нет!» Судья, будучи мудрейшим человеком, отправил меня обратно домой в трущобы. Полицейские проводили меня вниз по лестнице и сообщили моим родителям, что если штраф не будет уплачен сегодня до половины четвертого пополудни, то меня снова упекут за решетку. Малкольм, наверное, тогда отправился куда-то обедать. Через десять минут он вернулся и заплатил штраф. Мой отец хотел убить Малкольма за его скандальное поведение. Я сам бы убил его. К тому моменту мы уже понимали, что он не изменится и так и останется непроходимым жмотом. Это было постоянной проблемой. Малкольм едва ли пытался хоть как-то заботиться о своих восходящих звездах.