Ротмистр авиации - [3]

Да, так и есть: как только жокеи пустили лошадей в разминку, Вендорф пересела к нему:

— Простите, — графиня приложила к глазам лорнет, разглядывая лошадей. — Владимир Алексеевич, если не ошибаюсь, вон та, темно-гнедая, номер пять, ваша? Прекрасная лошадь. Прелесть, просто прелесть. Я на нее поставлю.

Курново промолчал. Вендорф, не отрываясь от лорнета, сказала:

— Владимир Алексеевич, я слышала о вашем новом назначении…

Он мог бы еще отказать Вендорф, племяннице великого князя, но Вендорф, любимице императрицы и кандидатке в камер-фрейлины, — никак. Это уже восьмая протекция, которую он вынужден будет удовлетворить.

— Графиня, все говорят о моем назначении. Но ведь нет еще подписи.

— Полноте, Владимир Алексеевич, подпись будет днями.

Последние две протекции стоили ему отличных офицеров, Иванова и Голоземова. Придется выкидывать третьего. Кого? Полковник сейчас совершенно не представлял, кого можно исключить из приготовленного списка.

— Золотой вы мой Владимир Алексеевич, я хотела попросить за кузена. Не своего, мужнего. Впрочем, вы его знаете. Он адъютант помощника министра и ротмистр.

Курново понял, о ком идет речь: барон Вендорф. Щеголь, околачивающийся на светских раутах и ничего не понимающий в контрразведке. Еще одно пустое место. Тем не менее полковник улыбнулся.

— Графиня, я сделаю все, что в моих силах. Обещаю.

Вендорф тронула его за руку.

— Спасибо, — улыбнувшись, пересела ка заднюю скамейку.

Гул ипподрома стих, лошади заходили на старт. Кого же принести в жертву, подумал Курново. Придется пройтись по агентуре. Да, единственный выход — по агентуре.

Ровно через неделю, 11 июня 1911 года, Военный министр, генерал от кавалерии Владимир Андреевич Сухомлинов подписал «Положение о контрразведывательных отделениях военных округов».

— Значит, меня просто-напросто выкидывают? — Губарев посмотрел Николину в глаза. Ротмистр, не выдержав взгляда, сказал тихо:

— Саша, я бы вообще тебе об этом не говорил. Если бы мы не воевали вместе.

— Прости, Петр. Спасибо.

— Но… Просто я подумал — тебе лучше подготовиться.

— Да, да, Петр. Спасибо, я понимаю.

— И потом, это ведь еще не точно.

— Ты отлично знаешь, что точно.

Губарев подошел к окну. Отсюда, из квартиры резидента контрразведки в Гатчине ротмистра Николина, открывалась панорама Белого озера. Затейливыми пятнами среди утренней зелени выделялись мосты, павильоны, беседки. Над озером светлел Чесменский обелиск, рядом вытянулась вверх Орловская колонна. Значит, с ним, ротмистром контрразведки Губаревым, покончено, и он будет вычеркнут из списков агентуры? Что же с ним будет? Если не подаст в отставку — его переведут в армию, где он в конце концов осядет в каком-нибудь дальнем гарнизоне. Да, вот уж не думал, не гадал! Рассчитывал на карьеру, на очередное звание, теперь же все к черту! Он знает, что создан для этой работы, только для этой, ни для какой другой, и вот сейчас, когда именно эта работа начинает разворачиваться по-настоящему, его выкидывают, Губарев почувствовал, как Николин подошел сзади, обнял за плечи, сказал негромко:

— Может быть, у тебя есть к кому обратиться? Понимаешь, иногда достаточно одного слова.

Одного слова… К кому я могу обратиться, горько подумал Губарев. К кому? Черт возьми, какая ерунда — обратиться. Там уже обращались — без него. Им было нужно только его место, только вакансия — и они ее получили. Губарев вздохнул.

— К кому, Петр? Курново я почти не знаю, видел один раз. Да с Курново и разговаривать бесполезно.

— Но надо же что-то делать.

Губарев улыбнулся. С этой улыбкой повернулся к Николину.

— Не волнуйся, Петруня. Подам в отставку, открою частное агентство, как идея? — Мелькнула мысль проверить ротмистра: — Скажи, мой сожитель — Зубин, у него что, синяя карточка[4]?

Николин отвел глаза.

— Саша, на этот счет у меня пока нет инструкций.

Значит, все верно, он, Губарев, уже вне списков контрразведки. Ему не доверяют, причем не доверяет бывший товарищ. Ясно также, что Зубин — неблагонадежный.

— Понятно, Меня это мало волнует, это я так, к слову, — Губарев иронически отсалютовал двумя пальцами. — Спасибо, друг ты мой ситный. Пойду.

Николин развел руками.

— Счастливо. Не взыщи.

Выйдя ка дорожку парка и двинувшись к коттеджу, Губарев постарался успокоиться — и не смог.

В коттедже сразу же зашел к себе в комнату. Чуть позже заглянул Зубин, округлив голубые глаза.

— Саша, извини, понимаю, у тебя свои планы. Тем более сегодня суббота. Но, может, есть настроение повозиться с аппаратом?

По крайней мере, к нему, Губареву, этот парень относится по-человечески. Интересно — как относится к Зубину он сам, Губарев? Да никак. Готов доносить на него. Интересно — предал бы его Зубин, окажись он сам в такой ситуации? Нет. Никогда.

— Что-то случилось? Что молчишь, Саш?

Губарев подошел к окну, выглянул. В коттедже тихо. Хозяйка наверху. Здесь, на нижней половине, никого. Он осторожно прикрыл створку, улыбнулся:

— Андрей, я хотел сказать: нам с тобой уже не придется возиться с аппаратом.

— Как понять?

— Авиатора из меня не получилось.

— Не получилось? Что ты мелешь?

— Да, Андрей, и вот еще что…

Губарев еще раз взвесил, прежде чем сказать то, что он именно сейчас хотел объявить Зубину.